Банка консервированных сардин, запечатанная! Не может быть. Как она оказалась среди отбросов? Наша кухарка, Грубойл, была от сардин без ума. Если честно, от нее все время воняло рыбьим духом. Представить не могу, чтоб она выкинула целую банку.

Я потрясла жестянку и внимательно осмотрела крышку. Под слоем грязи она была очень красивая, даже покрытая эмалью. Я видела подобные коллекционные консервы в витрине зеленщика. «Экзотические сардины султана в соленом масле, производство Восточной Торговой компании, Ливерпуль». Краешком подола юбки я отполировала банку до блеска, чтобы придать ей достойный вид.

Мне показалось – я почти готова была поклясться, – что банка у меня в руках зашевелилась.

– Эй, сардины, вы там до сих пор плаваете? – вслух поинтересовалась я, еще немного потерла жестянку и чуть ее не выронила. – Видали, благовоспитанные девицы из школы мисс Саламанки! – закричала я, размахивая банкой сардин перед кирпичной стеной, что выходила в переулок. – Заставили вкалывать до седьмого пота, еды пожалели! Да у меня из-за вас руки трясутся!

В ответ миссис Грубойл хлопнула ставнями.

Я уселась на ступеньки черного хода старого пансиона. Повинуясь порыву, обернулась на окна – убедиться, что никто не подглядывает, как я украдкой лакомлюсь сардинами. Я предпочитала, чтобы их подавали с поджаренным хлебом, смазанным маслом и горчицей, но мои собственные пальцы тоже сойдут. Грубойл, разумеется, и не подумала позвать меня к чаю, когда накрыли для остальных девочек.

Консервы были из новомодных – с ключом на крышке. Я такую банку ни разу не открывала. Дома все это делала кухарка. Но мне доводилось за ней наблюдать, поэтому я сняла ключ, вставила язычок крышки в маленькую прорезь на нем и принялась закручивать его в обратную сторону.

Крышка приоткрылась, и наружу повалил густой серный чад.

– Фу-у! – Я зажала нос, отмахиваясь от гнилостной вони. – Испортились!

Дым клубился у меня над головой и не переставая валил из жестянки. Я швырнула ее на землю и принялась разгонять смрад шарфом.

– Довольно! – проревел голос из дымного шлейфа.

Я так и замерла. Кто бы это ни был, звучало свирепо. Но поблизости – ни единой души, только ядовитое облако горчично-желтого дыма. Стащив пальто, я принялась им размахивать.

– Я сказал, хватит! – прорычал голос. – Прекрати, о, несчастная, или я порублю тебя на мелкие кусочки и скормлю акулам!

Я мигом сунула руки в рукава. Кому бы ни принадлежал этот голос – должно быть, какому-то душегубу (душегубу из банки сардин?), полагаю, лучше встретиться с ним тепло одетой, а не закоченевшей от холода.

– Кого это ты назвал несчастной?! – вскричала я. – Ты, тухлая рыбья голова, да еще и дурно воспитанная!

– Дурно воспитанная? – снова взревел голос, ледяной, как море, и полный презрения. – Там, откуда я родом, девчонку с твоими манерами освежевали бы заживо и сожрали на ужин.

Дымок, курившийся из банки, стал закручиваться наподобие урагана. Ветер отрывал кусочки и уносил по воздуху, основная масса выпускала усики, тщетно стараясь притянуть клочки обратно. Подобного чуда я в жизни не видывала. Уж в Лондоне – так точно, хоть столица и славилась ядовитыми испарениями.

– Я как раз собиралась угоститься тобой за вечерним чаем – слопать вместе с костями и кожей. Так бы и сделала, да оказалось, ты протух.

Закипев от ярости, он обдал меня рыбьим духом.

– Протух? Простая смертная заявляет, что я протух? Вы, людишки, только корм для червей и стервятников. Я, Мермер, знаюсь лишь с воинами и королями. Вельможи и принцы умоляют у моих ног о милости!