Вспоминая, какой она была в юности, Эбигейл задавалась вопросом: изменилась ли она с тех пор, не стала ли в какой-то момент более пассивной? Она не была уверена в этом. Эбигейл знала, что после колледжа могла бы вернуться в Боксгроув, но вместо этого уехала в Нью-Йорк и устроилась на работу в издательство. Это было больше, чем могли сказать о себе ее школьные подружки. И хотя Эбигейл все еще жила в Нью-Йорке, она чувствовала, что что-то в ней изменилось. Может, причиной тому был ее предстоящий брак с Брюсом. Поскольку он был богат, поскольку он инициировал их отношения, поскольку он был настойчив в своих стремлениях, на фоне его амбиций Эбигейл невольно ощущала себя второй скрипкой. Хотя нет, это было не совсем так. Просто он словно пригласил ее в свою лодку, и теперь эта лодка плыла по реке, а она была просто пассажиркой. Но что в этом плохого? Среди прочих выгод этого брака была и финансовая обеспеченность – у нее будет масса свободного времени, а значит, она сможет закончить свой роман. А написание романа будет ее собственным достижением, никак не связанным с Брюсом.

Начав уставать, Эбигейл перевернулась на бок. Когда она уснула, образ лодки неким образом остался в ее сознании; она легко скользила по бурлящей реке, а в ее ушах стоял шум воды.

Следующий день она провела с матерью. Они пообедали в городе, в «Боксгроу в-Инн», после чего поехали в модный бутик в соседнем городке, чтобы найти для матери платье, которое та могла бы надеть на свадьбу.

И только когда они вернулись домой и устроились каждая с чашкой чая в гостиной, Эбигейл спросила мать о разводе.

– Как тебе сказать, – ответила Амелия. – У меня нет ненависти к твоему отцу. Да ты и сама это знаешь. Как я могу его ненавидеть? Просто… просто мы так долго пытались удержать театр на плаву, что на это ушла вся наша энергия. Мне нечего ему дать, и он это знает.

– Но он до сих пор тебе небезразличен?

– Ну конечно! Дело вот в чем, Эбби. Когда я думаю о своей жизни – об оставшейся мне жизни, я имею в виду, – если я не расстанусь с твоим отцом, то точно знаю, какой она будет. Но если мы расстанемся, если у каждого из нас появится еще один шанс, то может произойти нечто неожиданное. Нечто захватывающее.

– Ты хочешь сказать, что еще можешь встретить другого мужчину?

– Не в этом суть, хотя я думала об этом. Просто мне нужно пространство, чтобы быть собой, немного измениться, дать чему-то произойти. Скорее это твой отец первым встретит другую женщину.

– Почему ты так говоришь?

– Скажем так, он слишком влюбчив.

Эбигейл села прямо.

– У папы были интрижки на стороне?

– Не знаю, – ответила Амелия, понизив голос, хотя они были дома одни. – Я не назвала бы это интрижками, но почти каждое лето, когда мы ставили наши спектакли, он влюблялся в кого-то из актрис. Он не умел это скрывать от меня или от них. Помнишь Одру Джонсон?

– Конечно.

– Не думаю, что между ними была сексуальная связь, но определенно была эмоциональная. Это было тяжелое лето.

– Я так и поняла, – сказала Эбигейл и добавила: – А ты никогда?..

– Я? Нет. Я была замужем, мы вели совместный бизнес, так что я была вечно занята, это отнимало все мое время. Вот почему сейчас я хочу сделать перерыв. Те двадцать лет у меня не было и минуты на себя, а теперь как будто… Не знаю, стоило ли это того.

– Мама, – сказала Эбигейл, – оно того стоило. Подумай о том, чего ты достигла, обо всех спектаклях, которые ты поставила, обо всех актерах, которым ты дала работу, обо всех людях, которых ты развлекала, которым давала пищу для ума. Ты создавала искусство.