Из гостиной доносились оживленные голоса и смех. Кто-то блистал остроумием или, по крайней мере, воображал, что блистает. После недолгого раздумья Дениз вернула матери снимок и пошла к гостям.

Оставшись в коридоре одна, Пери крепко сжала фотографию. Ей казалось, что от этого кусочка картона исходит тепло, как от живого существа. Как все-таки странно устроена жизнь, думала она. С течением лет воспоминания блекнут, сердца черствеют, тела стареют, обещания оборачиваются обманом, убеждения теряют смысл. А фотография, это двухмерное изображение реальности, остается неизменной. Неизменной, как ложь, в которую по-прежнему хочется верить.

Стараясь не смотреть на лица, запечатленные на снимке, Пери спрятала его в бумажник. Ей не хотелось оглядываться в прошлое, не хотелось думать о том, как юная Пери отнеслась бы к женщине, в какую она превратилась сейчас. Выпрямив спину, она медленно направилась в гостиную, готовая к встрече с людьми, многие из которых хотя и были ее давними знакомыми, но так и остались для нее чужими.

Стамбул, 1990-е годы

В школе Пери пережила годы, наполненные и верой, и сомнениями. Втайне от отца она неукоснительно исполняла обещание, данное Богу. Каждый вечер перед сном она молилась, пылко и искренне, очень тщательно подбирая слова. Она старалась изо всех сил, надеясь, что Аллах будет милостивее к их семье и снисходительнее к прегрешениям ее отца, если она принесет все свои колебания на алтарь любви и станет такой набожной и благочестивой, как все эти бродячие проповедники, которых так много в Стамбуле. Разумеется, подобные надежды не имели под собой никаких реальных оснований. Но разве соглашения с Всевышним когда-нибудь бывают рациональны?

Проблема состояла в том, что молитва требовала исключительного внимания и полнейшей сосредоточенности. Когда разговариваешь с Богом, необходимо устремиться к Нему всем своим существом. Но стоило Пери опуститься на колени, в ее сознании тут же оживало множество разных голосов. Одни возражали, другие задавали вопросы или отпускали язвительные замечания. И что еще хуже, ее воображение рисовало навязчивые картины, имеющие отношение к самым тревожным вещам: смерти, ярости, невежеству, геноциду и особенно сексу. И напрасно Пери усиленно моргала, пытаясь прогнать обнаженные тела, сплетавшиеся перед ее мысленным взором. Удрученная своей неспособностью контролировать собственный мозг, испуганная тем, что подобные помыслы осквернят ее молитвы, она начинала разговор с Богом снова и снова, рассчитывая завершить его до того, как сознанием завладеют нечистые образы. Готовясь к молитве, она словно распихивала по шкафам всякий хлам, готовя дом своей души к встрече с Богом. Внешне все было в идеальном порядке, но Пери-то знала, как много мусора она пытается скрыть от Его всевидящего ока.

Возможно, если молиться не дома, в уединении, а среди других верующих, заглушить эти докучливые голоса будет легче, решила она. Вместе с несколькими набожными подругами она стала ходить в мечети. Рассеянный свет, льющийся из высоких арочных окон, люстры, росписи на стенах, вдохновенная архитектура Синана[13] восхищали ее. А вот то, что женские места для молитвы всегда находятся в самых тесных и неудобных частях мечети, где-нибудь сбоку в уголке или наверху за занавеской, настораживало.

Однажды после окончания намаза какой-то мужчина средних лет вышел вслед за ними во внутренний двор мечети.

– Девочки должны молиться дома, – заявил он, скользнув глазами по выпуклостям их грудей.