Хотела той же свободы от внутреннего конфликта, которым мои друзья-мужчины, казалось, наслаждались. Таким образом я допивалась до состояния, в котором меня это все не волновало, но просыпалась я человеком, который до безумия этим обеспокоен. Многие «да», сказанные ночью пятницы, обратились бы в «нет» утром субботы. Битва происходила в моей голове.

Я хотела, чтобы алкоголь сделал меня бесстрашной. Но к 35 годам страх меня уже не покидал. Боялась того, что говорила и делала во время отключек. Боялась того, что мне стоит остановиться. Боялась жизни без алкоголя, потому что выпивка была моим самым надежным средством.

Другими словами, я пропивала все, что делало меня живым человеком, и знала, что это неправильно. Мой ум мог создать 1000 презентаций в PowerPoint, только чтобы удержать меня на барном стуле. Но когда свет был выключен и я спокойно лежала в постели, я знала: есть что-то катастрофически неправильное в том, что я теряю нить моей собственной жизни.

Эта книга могла бы походить на сатирические мемуары. Я ведь пишу о событиях, которые не помню. Но я помню очень многое об отключках. Они почти уничтожили меня, и они преследуют до сих пор. Они показали мне, какой слабой я была. Ночи, которые я не помню, – ночи, о которых я никогда не забуду.

Я выросла в Далласе, штат Техас, и все детство задавалась вопросом: «Почему здесь?». В романах и сладких журналах для подростков, которые я читала, персонажи всегда жили в Калифорнии и на Восточном побережье, в блистающих городах, где легко можно встретить Джея Гэтсби[14] или Джона Стэймоса[15]. Когда я стала одержима книгами Стивена Кинга, то мечтала переехать в Мэн[16]. Все самое интересное именно там, говорила я себе, не понимая, что эти вещи произошли в Мэне только потому, что так решил Кинг.

В 70-е мой отец работал инженером в DuPont Chemical, но перелом в сознании общества в один миг изменил все. Движение за охрану окружающей среды набирало обороты, и мой папа хотел быть на правильной стороне истории – очищая планету, а не добавляя ей токсинов. Он устроился на работу в Агентство по охране окружающей среды, которое тогда открывало филиалы по всей стране, и в 1977 году, когда мне было три года, мы переехали из пригорода Филадельфии в городские джунгли Далласа.

Я часто задавалась вопросом, насколько иной была бы моя жизнь, если бы мы не переехали. Какое число моих более поздних проблем, мое чувство отчужденности – что исчезло бы, если произвести простой обмен: обменять горячий асфальт и магистрали Далласа на заполненные игрой солнечных пятен и теней, которые отбрасывает листва деревьев, окружавших наш дом в Пенсильвании?

Мои родители арендовали небольшой домик на оживленной улице в районе, который славился своими государственными школами. Этот район был известен и с другой стороны, но нам потребовалось время, чтобы узнать о ней: сумочки Луи Вюиттон ценой в 300 долларов на плечах шестиклассниц, катания на лыжах в Аспене или Вейле, где у семьи куплен второй дом специально для таких целей, вереница BMW и Mercedes на школьной парковке. У нас в это время был побитый жизнью универсал, потолок которого держался на степлере и скотче. У нас не было ни малейшего шанса.

Родители часто пытаются исправить ошибки из своего прошлого, но все заканчивается только новыми ошибками. Мой отец рос в Детройте, в районе, где было только социальное жилье. Моя мать думала, что смогла бы достичь большего, если бы не погубила свой интеллект во время учебы в школе. Они хотели дать детям максимум возможностей. И поэтому переехали в район, где все дети после школы поступали в колледж или университет, в район, максимально закрытый от опасностей большого города – настолько, что его называли Пузырем.