– Кладбище? – Мидлей смотрит в ее темно-карие глаза.

Она кивает, достает сигарету и закуривает. Белый дым вырывается между накрашенных губ.

– У тебя есть имя?

– Мидлей.

– А я – Зоя, – на ее щеках появляется румянец.

– Странно, правда? – улыбается Мидлей.

– Что странно?

– Мы всего лишь познакомились, а вы уже покраснели.

– Я покраснела?

– Именно.

Румянца на ее щеках становится больше. В глазах вспыхивает гнев. Губы изгибаются в пренебрежительной улыбке.

– Ты ошибаешься, – говорит она. – Если я и покраснела, то не от смущения, а от твоего внешнего вида, – она делает шаг вперед. – Ну, что же ты? – говорит, нависая над Мидлеем. – Мы же только познакомились, а ты уже покраснел!

Мидлей молчит. Зоя выпускает ему в лицо струю густого дыма. Он смотрит, как она уходит.

– Подожди! – кричит ей. Она оборачивается, продолжая идти. – Куда ты?

– В туалет, – пренебрежение снова изгибает ее губы. – Хочешь посмотреть? Я не против.

Она отщелкивает сигарету в заросли кустарника. Мидлей ждет пять минут. Десять. Никого. Ничего. Он снова один. Смотрит на часы. Почти семь, но все вокруг словно продолжает спать. Лишь птицы щебечут в зеленых кронах да ветер шелестит листвой.

Дорога от вокзала ведет в город. Теплое солнце щедро поливает землю утренними лучами. Озноб проходит. Но людей по-прежнему нет. Лишь заброшенные дома. Мертвые и холодные, вглядывающиеся в случайного прохожего черными глазницами окон, в смолистой черноте которых иногда мелькают неясные тени. Невидимые силуэты, прячущиеся от солнечного света.

– Эй! – кричит им Мидлей, теряя терпение.

Но ответа нет. Лишь чернота в оконных проемах становится гуще.

– Эй, есть тут кто? – он заходит в один из домов.

Битые стекла хрустят под ногами. Освещения нет, но лифт работает. Его двери закрываются, сталкиваются с лежащим на их пути предметом и снова начинают открываться. «Дзинь», пауза, и все повторяется по кругу. Мидлей смотрит на это, как завороженный. Двери снова ударяются об уродливую руку, оторванную чуть выше локтя. «Дзинь». На закоченевших мышцах видны следы человеческих зубов. Мидлей дожидается, когда двери снова откроются, и заходит в кабину. Грязные стены залиты кровью и слизью. Кнопки покрыты пылью. Все, кроме одной. Подвал. «Дзинь». Мидлей выпихивает из лифта оторванную конечность. Лифт медленно начинает опускаться. Желтый свет вздрагивает и гаснет. Темнота почти осязаема. Но страха нет. Ровные удары сердца отсчитывают секунды. Дзинь. Двери закрываются за спиной Мидлея. Глаза медленно привыкают к темноте. Пахнет испражнениями и разлагающейся плотью. Человек без руки сидит на полу, прижавшись спиной к стене. Между уродливых зубов виднеются застрявшие куски мяса. Глаза открыты и смотрят куда-то сквозь Мидлея. Мертвые глаза.

– Ха-ха! – звенит где-то задорный детский смех.

Мидлей идет на этот голос. Жирные крысы мечутся под ногами. Пара тварей нехотя доедает чьи-то останки, устроив в протухшей брюшной полости гнездо для потомства.

– Ха-ха! – растрепанная девочка с белыми как снег волосами поворачивается к Мидлею.

В тусклом свете он видит ее лицо. Лицо старухи. Дряблое, морщинистое, изъеденное временем. Молод лишь голос.

– Ха-ха! – она неуклюже подходит к нему. – Давай дружить, – ее губы не двигаются. Лишь огромный горб пульсирует под грязными лохмотьями. – Ну, повернись же! – говорит горб старухе. Он протягивает к Мидлею свои крохотные ручки. – Хочешь, я покажу тебе фокус? – спрашивает он.

Его длинный язык хватает Мидлея за руку и тянет к себе. Шершавая плоть сжимает кисть. Старуха шатается, пытаясь устоять на ногах. Язык соскальзывает.