– Это я уже слышал. Значит, вы не получили достаточной информации, чтобы оценить, интересно ли вам его предложение?

– Да не делал он мне никаких предложений, не надо передергивать мои слова...

– Ладно, к этому вопросу мы еще вернемся... А какие у ваших сотрудников отношения с господином Сериковым?

– Мои сотрудники вообще с ним не знакомы. Один из моих сотрудников сопровождал этот проект, ему постоянно звонили сотрудники Серикова, им все время нужны были наши консультации, но все делалось как-то сверх меры, крайне настырно. Мне просто было жаль времени.

– А зачем ваш сотрудник с ними столько разговаривал? Чтобы у вас были основания требовать от Серикова деньги?

– Мой сотрудник так же, как и весь наш офис, обязан помогать всем российским клиентам, которые обращаются к нам за консультациями. Меня именно для этого сюда направили – отстаивать интересы российского бизнеса и помогать банку делать больше проектов в России.

– Значит, вы лоббировали проект Серикова?

– Слово «лоббирование» совершенно неправильное. Наш офис просто открыт всем российским клиентам, если у них возникает потребность в консультациях, если у клиентов и менеджеров их проектов возникает взаимное непонимание. Менеджерам тоже иногда надо помогать понять своего клиента. Это же люди с разных планет, они не слышат друг друга, из-за чего хорошие проекты часто бывают под угрозой срыва.

– Мы ушли далеко от темы. Как вы объясните этот документ?

– Это мейл от другого клиента банка, и он просит меня в нем о вполне конкретных советах по своему проекту.

– А вы ему тоже советуете. Понятно. Вы, значит, помогаете ему в ущерб интересам банка.

– Почему в ущерб? Если банк и клиент лучше поймут друг друга, всем будет только польза: и банку, и клиенту, и проекту.

– И вы требуете за свои советы деньги?

– Это безосновательное и обвинительное предположение, прямое нарушение презумпции невиновности. Ни я, ни мои сотрудники никогда, повторяю, никогда ни с кого не требовали денег!

– Ну, не требовали, а просили. Хотя больше подходит слово «вымогали».

– Считаю это недопустимым. По правилам внутреннего расследования корпоративной этики я не могу пригласить сюда адвоката. Но, уверена, что если бы здесь был мой адвокат, он не допустил бы, чтобы вы меня допрашивали подобным образом.

– Значит, вы уже наняли адвоката? Вы считаете себя в чем-то виноватой?

– По-моему, вы оказываете на меня давление.

– На вас никто не оказывает давление, – в разговор вмешался сидящий с краю афроамериканец, насупленный до предела и просто-таки сверливший Варю глазами. – Мы просто ждем от вас внятных объяснений своих поступков, а вы все время путаетесь в показаниях. У вас есть счета в Швейцарии?

– У меня нет счетов в Швейцарии, но у меня есть компания, зарегистрированная в белом офшоре, где полностью раскрывается информация о бенефициарах, и я бенефициар этой компании. У компании открыт счет в банке в Цюрихе.

– А почему вы не сообщили в Департамент комплайенса банка, что у вас есть эта компания?

– Потому что в этой компании собраны проекты моей семьи, моего сына, мои собственные, которыми я занималась до прихода в банк. Доходы же от этих проектов я построчно раскрывала ежегодно и правдиво.

– Но саму компанию-то вы не раскрыли.

– Возможно, это была моя ошибка. Но формуляры раскрытия спрашивают о доходах вне банка, о взятых кредитах, об активах, о ценных бумагах. И на все эти вопросы я ежегодно отвечала. Вот про кредиты – два ипотечных кредита в банке... и... вот про активы – дом в Вашингтоне, квартира в Москве, вот про доходы – арендная плата от сдачи московской квартиры, вот расходы – ремонт вашингтонского дома, вот...