– А что послужило причиной этого независимого расследования, я могу спросить?

– Лишь потому что я к вам хорошо отношусь и вообще привыкла все делать как можно более прямо и открыто, могу сказать, что к нам поступила жалоба от одного из клиентов банка.

– Значит, речь будет идти о конкретной жалобе?

– Я не знаю, как господин Шуберт собирается построить разговор с вами, это его дело. Уверена, что если вы будете откровенны с господином Шубертом, с вашей логикой, умением все раскладывать по полочкам, вы быстро обо всем договоритесь.

– Мария, я хотела бы вас попросить, чтобы вы проинструктировали господина Шуберта как можно более правильно. Если существует жалоба, которую, я уверена, смогу объяснить, то именно на ней и должно быть сконцентрировано наше «собеседование». Но вы, безусловно, видели письмо, и я хочу, чтобы вы знали, что я считаю его крайне агрессивным, уже ставящим под вопрос презумпцию невиновности.

– Еще раз могу вас заверить, что наши Правила гарантируют вам соблюдение презумпции невиновности и ваше собеседование будет проходить исходя из принципов естественного права, чтобы дать вам возможность рассказать свою версию этого инцидента.

Варя пришла домой и решила никому не звонить. Ни мужу, ни сыну, ни подругам. Приняла ванну, поставила на подзарядку блэкберри. Есть не хотелось. Выпила чашку кофе, выкурила пару сигарет. Включила стерео.

«Одна, это точно», – сказала она себе. Открыла шкаф, достала черный брючный костюм Gucci, строгий, узкий, очень старенький. Он всегда приносил ей удачу. Повесила на плечики бледно-розовую блузку в мелкую белую полоску. Выложила свои офисные часы – золотой Breguet, – нет, от одного этого следователь может осатанеть! Заменила на спортивные, на каучуковом ремешке Bvlgari – ничего проще у нее не было. «Действительно, совершенно нечего надеть». Выбрала черные туфли на каблуке, который нельзя было назвать совершенно вызывающим. Но, что поделаешь, Louboutin, других нет. Переложила документы, пропуск, очки и прочую женскую муру из Hermes в старенький, в шашечку, вполне деловой Louis Vuitton формата А4 – «ничего особенного, все так ходят». Вроде все. Легла в кровать, погасила свет. «Господи, помилуй, сделай так, чтобы я завтра проснулась, и все это оказалось просто страшным сном».

Варя шла по коридору одиннадцатого этажа, где размещалось царство этой мымры Гонзалес – Департамент комплайенса. Войдя за пять минут до назначенного срока в комнату, она увидела, что ее уже поджидают. Ричард Шуберт – «Хорошо еще, что не Вагнер», – подумала Варя, когда он, протянув руку, представился, – был импозантным среднего роста и возраста мужчиной с внешностью киноактера: черные как смоль волосы и такие же глаза на загорелом лице. Выразительный мужчина. Дорогой темно-синий пиджак висел на спинке стула, Шуберт красовался в ослепительно-белой рубашке со слегка приспущенным гладким темно-синим галстуком. На рубашке были золотые запонки, а из-под манжет выглядывали золотые же, явно дорогие часы. Слева от Шуберта сидел насупленный афроамериканец, лет тридцати с хвостиком, тоже назвавший себя, и пил кофе из картонного стаканчика. Справа – щуплая, похожая на мышь, неопределенного возраста девица перед раскрытым лэптопом. Варя увидела, что вдоль стены стоит огромное количество непонятной аппаратуры, она даже и не представляла, что в Инвестбанке существуют такие комнаты. Ясное дело для допросов с пристрастием! Ей указали на стул напротив этих инквизиторов. В том, что это были инквизиторы, сомнения испарились в первую же минуту. Прав был Мартин.