Ларций обстоятельно и терпеливо объяснил, что представленные им данные были точны, а по какой причине легат поступил так опрометчиво, он судить не может. Его тогда при легионе не было, его вместе с алой отослали к Данувию.
Капитон согласился – действительно, в тот день, когда варвары уничтожили Двадцать первый легион, Лонг отсутствовал. Однако в настоящее время он присутствует в городе и, конечно, знаком с обвинениями, выдвинутыми против его родителей и Веллея Блеза? Ларций подтвердил, что с обвинениями знаком, но считает их ничтожными. Сам факт предоставления приюта родственнице не может считаться актом государственной измены. Капитон и с этим согласился, однако добавил, что тщательное разбирательство вполне откроет истину и, чтобы расследование было проведено объективно, принцепс вправе рассчитывать на своего верного офицера.[10]
– Ты согласен? – спросил Титиний.
– Безусловно! – подтвердил Ларций.
– В таком случае, – продолжил Капитон, – желательно, чтобы ты, префект, выступил свидетелем и подтвердил, что Веллей давно вызывал у тебя подозрения. Я со своей стороны готов предоставить факты, подтверждающие умысел, который содержится в последних высказываниях и письмах Веллея. Твое слово воина очень поможет отысканию истины. Если мы договоримся, можно будет согласиться, что вина твоих родителей воистину ничтожна.
Ларций не мог скрыть удивления:
– Но как я, находясь в действующей армии, за сотни миль от города, мог проведать о тайных замыслах Веллея?
– Вот как раз об этом тебе и следует поразмышлять. Ты должен хорошенько подготовиться к выступлению перед следственной комиссией. Там будет много горлопанов и тайных недоброжелателей цезаря. Они не упустят случая поймать тебя на каком-нибудь противоречии.
Лицо у Ларция приобрело удивленно-глуповатое выражение. Он признался:
– Не мастак я на такие штучки, Капитон. Боюсь, у меня ничего не получится.
Титиний развел руки:
– Решать тебе, префект. Я могу подождать. Скажем, две недели. Скажи, ты знаком с Марком Ульпием Траяном?
– Это тот, что родом из Испании? Наместник Верхней Германии?
– Да.
– Знаком, но мельком. Виделись пару раз.
– Что ты можешь сказать о нем?
Ларций задумался: неужели и за Траяном идет охота? Неужели этот громила тоже влип? Вслух ответил:
– Что я могу сказать? Пользуется авторитетом среди солдат. Силен, крепок, в военных делах осторожен, попусту не рискует. Верен присяге и ныне здравствующему императору, да хранят боги божественного Домициана.
– Пусть хранят, – согласился Титиний. – Можешь идти.
Ларций растерялся. В первое мгновение едва не бросился целовать секретарю руку, однако сумел сдержаться. Поблагодарил Капитона за неслыханную щедрость, будто тот походя подарил ему жизнь, попрощался:
– Мира тебе и здоровья, Титиний.
Ошеломленным – не испуганным или растерянным, а именно ошеломленным, с примесью стыда – вышел Ларций Корнелий Лонг из Палатинского дворца.
Предложение Капитона, сделанное явно по указке сверху, мало что было ошарашивающим, недопустимым, оскорбительным, неумным, но, главное, бессмысленным, ибо как Ларций мог узнать о намерениях Веллея. Чтобы врать в присутствии почтенных отцов-сенаторов, лжесвидетель должен был обладать неистребимым запасом необходимой для такого бесчестного дела наглости.