– Мой господин, – Порфирий не удержался от зевка и тут же прикрыл рот левой культей, – ни в коем случае не желает нанести обиду достойному префекту, однако в этом деле только быстрота может помочь полюбовно решить дело с нападением вашими людьми на его племянницу.

Ларций спросонья не сразу понял, о чем дылда ведет речь. Что за нападение?

Порфирий охотно объяснил.

– Сегодня ночью ты, префект, и твои люди напали на племянницу моего хозяина Волусию, захватили ее и притащили в свой дом, – голос его посуровел. – По-видимому, ты решил взять ее в заложницы, дабы принудить достойнейшего из сенаторов закрыть глаза на совершенное твоими родителями преступление и пойти на сделку с совестью. Но это еще не все. Несчастье в том, что при нападении ты убил двух римских граждан, пытавшихся защитить бедную девушку. Сам знаешь, какая кара ждет тебя за подобную дерзость. Мой господин, однако, не желает раздувать это дело и готов пойти с тобой на мировую. С этой целью он и прислал меня. Вопрос должен быть решен до полудня, пока родственники убитых не подали на тебя в суд.

На этот раз Ларций, поднаторевший на общении с Регулом и его доверенными лицами, обошелся без пощечин. Он бесстрастно выслушал гостя, потом спросил:

– Ты с ума сошел?

– Нет, префект. Я в полном здравии, чего и тебе желаю.

Порфирий позволил себе криво ухмыльнуться, потом дружески посоветовал Лонгу:

– Не стоит, Ларций, затевать тяжбу с Регулом. Зачем тебе это? Если Марк Аквилий предлагает договориться, лучше договориться.

Решение Ларций принял мгновенно.

– Я согласен. Когда пойдем?

– Сейчас же, если римского префекта не затруднит такой ранний час.

– Римского префекта ничто не затруднит.

По пути Ларций поинтересовался у вольноотпущенника, где тот потерял руку.

– Префект, мне бы не хотелось вспоминать о том страшном случае, – ответил вмиг насупившийся Порфирий. – Я полагал, что с меня довольно и лошадиного лица, и долговязости, чтобы стать насмешкой для римлян, но фатум рассудил иначе.

Отправились втроем, Ларций прихватил с собой Эвтерма.

Вилла Марка Аквилия Регула располагалась за Тибром, в живописном месте, где устраивали свои парки и сады Помпей и мать Нерона Агриппина. Вход в усадьбу располагался сразу за храмом Флоры. К дому вели роскошные пропилеи с колоннами из зеленого каристийского мрамора, проход был замощен белейшими, тоже мраморными плитами. В глубине рисовался дом. Строение было невелико, в два этажа, оконца маленькие – другими словами, вид имело неказистый, особенно в сравнении с роскошными входными портиками и регулярным парком, который славился в Риме своими диковинками и чрезмерным обилием статуй.

Пока шли к дому, Ларций не произнес ни слова. Готовился к тому, чтобы холодно, с достоинством, но без дерзости поговорить с человеком, донимавшим его все эти годы. Выдержки хватило на первые несколько шагов, потом ясно ощутил, что угодил в ловушку. Регул сумел застать его врасплох. Ларций рад был сохранить невозмутимость, но куда там! Шел и озирался, вел себя как мальчишка, оказавшийся в удивительной, сказочной стране. Правда, римская сказка была груба, назойлива, надменна, нарочито шибала в глаза драгоценным мрамором, резными фризами, белыми плитами под ногами, но более всего – обилием статуй, выставленных в обоих портиках.

И слева, и справа.

Порфирий обратился к нему. Ларций не ответил, ему было не до разговоров. Статуй действительно было многовато, однако более всего ошеломляло, что эти истуканы, все до единого, изображали одного человека – Марка Аквилия Регула. Очутившись под присмотром первой пары изваяний, префект ощутил что-то вроде недоумения. Когда же первая пара спрятала каменные незрячие глаза за округлостью колонны и на него уставилась следующая, затем третья, четвертая, пятая, его пробрал трепет. Выставленные на пьедесталах регулы с надменностью, а то (вдруг померещилось) с насмешкой изучали гостя.