Дядя отвернулся от нее и, все еще хмурясь, взял стакан со стойки и принялся снова и снова вертеть его в руках, протирая тряпкой. Презрение в глазах девушки, должно быть, обеспокоило трактирщика, потому что его хорошее настроение мгновенно улетучилось, и он отшвырнул стакан в припадке раздражения, разбив его вдребезги.

– Разденьте этого чертова идиота, – прогремел он, – и отправьте его нагишом домой к мамочке. Может быть, ноябрьский воздух охладит его багровое лицо и излечит парня от собачьих ужимок. Он давно уже тут всем надоел.

Разносчик и его команда взвыли от восторга и, опрокинув несчастного недоумка на спину, стали срывать с него куртку и штаны, а ошалевший парень беспомощно отбивался от них, блея, как овца.

Мэри выбежала из зала, захлопнув за собой дверь, и, пока она, закрыв уши ладонями, поднималась по скрипучей лестнице, ее продолжали преследовать звуки хохота и дикого пения, которые эхом отдавались в холодном коридоре и сквозь щели в дощатом полу проникали в ее комнату.

Мэри стало дурно, и она бросилась на кровать, обхватив голову руками. Внизу, во дворе, началось вавилонское столпотворение: галдеж, визг и хохот; поток света от мечущегося фонаря бил в ее окно. Девушка встала и опустила ставень, но прежде успела заметить очертания дрожащей голой фигуры, огромными скачками удирающей через двор и жалобно кричащей, словно заяц. Несчастного преследовала кучка улюлюкающих, гогочущих людей, возглавляемая гигантской фигурой Джосса Мерлина, щелкающего кнутом над головой.

Мэри сделала так, как велел ей дядя. Торопливо разделась и забралась в постель, натянула одеяло на голову и заткнула пальцами уши с единственной целью – не слышать разгула там, внизу; но, даже зажмурив глаза и уткнувшись лицом в подушку, она видела лицо бедного дурачка с огромным багровым пятном, обращенное к мучителям, и слышала слабый отзвук его крика, когда тот свалился в канаву.

Она лежала в том полубессознательном состоянии, которое подстерегает нас на границе сна, когда события прошедшего дня теснятся в голове и беспорядочно смешиваются. Перед нею маячили разные образы и незнакомые лица. Мэри казалось, что она бредет через пустошь, где возвышается над окрестными холмами Килмар, и одновременно она видела тонкую лунную дорожку на полу своей комнаты и слышала поскрипывание ставня. Сперва снаружи раздавались голоса, потом их не стало слышно; где-то далеко по большой дороге вскачь пронесся конь и прогромыхали колеса, но теперь все было тихо. Мэри заснула, но вдруг, совершенно внезапно, окутавший ее душевный покой распался. Девушка мгновенно пробудилась и села в постели, лунный свет заливал ее лицо.

Мэри прислушалась; сперва она ничего не услышала, кроме биения собственного сердца, но через несколько минут до нее донесся другой звук, на этот раз из-под пола ее комнаты – что-то тяжелое волокли по каменным плитам нижнего коридора, и ноша эта ударялась о стены.

Она поднялась с постели, подошла к окну и чуть-чуть приоткрыла ставень. Снаружи, во дворе, остановилось пять повозок. Три были крытые, в каждую впряжено по паре лошадей, а другие две – обыкновенные телеги. Одна из крытых повозок стояла прямо под дверным навесом, и от лошадей шел пар.

Вокруг повозок собрались некоторые из тех, кто вечером пил в баре: сапожник из Лонстона стоял под окном Мэри и говорил с барышником; моряк из Пэдстоу пришел в себя и поглаживал голову лошади; разносчик, который мучил бедного дурачка, залез в одну из телег и что-то вынимал со дна. Во дворе были и незнакомцы, которых Мэри раньше не видела. Она могла четко разглядеть их лица благодаря лунному свету, который, видимо, тревожил этих людей, так как один из них указал наверх и покачал головой, а его спутник пожал плечами, причем третий, очевидно пользовавшийся авторитетом, нетерпеливо махнул рукой, как бы заставляя их поторопиться, и все трое одновременно повернулись и прошли в трактир. Тем временем тяжести продолжали перетаскивать, и Мэри, не сходя с места, без труда могла проследить по шуму направление. Что-то волокли по коридору в дальнюю комнату с заколоченным окном и запертой на засов дверью.