Когда поезд, следовавший из Дунчуаня в Шучжун, остановился на станции Чиюань, было три часа ночи. В вагоне царила полная тишина: было самое тихое время суток, когда одни пассажиры, лежа вповалку, видят десятый сон, а другие, страдая от бессонницы, глядят из окон вагонов на мерцающие огоньки. Никто ни с кем не переговаривался, и казалось, что поезд везет коллекцию разношерстных кукол.
С долгим гудком состав подъехал к станции, свет буферных огней пробил густой туман. Сонная проводница крикнула, потирая глаза:
– Поезд прибыл на станцию Чиюань, остановка две минуты…
Мимо нее к выходу из вагона прошел длинноволосый мужчина.
– Благодарю.
– А, не стоит благодарности, – невнятно откликнулась проводница, зевая, и вдруг на полуслове рот ее широко открылся, она вздрогнула всем телом и проснулась. У этого пассажира не было при себе никакого багажа, больше того – он вышел из вагона-ресторана.
Но ведь… вагон-ресторан уже закрыт, она только что проверяла – там никого не было!
Проводница вытаращила глаза, словно увидев призрака, и стремительно повернулась к платформе. Туман все сгущался, и луна, и звезды исчезли, тускло горели фонари на станции. Редкие пассажиры – кто-то садился, кто-то сходил с поезда – еле передвигали усталые ноги. Но где же этот странный длинноволосый мужчина?
Шэн Линъюань счел, что поезд, мчащийся по земле, гораздо лучше летающей по небу «железной птицы». Путешествие оказалось не только весьма приятным, но и быстрым: за ночь он добрался прямо до ущелья Чиюань.
Дао И, дух оружия на дне ущелья Чиюань, больше не нуждался во сне и скорее сам напоминал кошмарное сновидение. Каждую ночь обходил других духов оружия, затем шел к алтарю и садился рядом. У алтаря, стоявшего на возвышенности, открывался прекрасный вид на ущелье в озарении первых лучей солнца.
Говорят, когда люди дряхлеют до такой степени, что душа в теле едва держится, они проживают день только чтобы поесть три раза. Съев завтрак, старики считают часы до обеда, после обеда ложатся подремать, чтобы скоротать время, кое-как засыпают, потом кое-как просыпаются, обнаруживают, что все-таки еще не умерли, и тогда присоединяются к ритуалу живых – ужину. Когда заканчивается и ужин, важных дел больше не остается, и к пыльной собольей шубе жизни пришивается еще один собачий хвост-день.
Дни Дао И текли еще однообразнее, чем у стариков. В пище он не нуждался, и все его время заполняли только закаты и рассветы. Каждый восход становился для него крохотной лотереей: если погода была ясная, он радостно «вознаграждал» себя тем, что доставал из реки красивый камень и клал его в горку камней в саду около усыпальницы. Десяти с небольшим лет оказывалось достаточно, чтобы сад весь заполнился камнями, и тогда он выбрасывал их обратно в реку, а потом, следуя собственным правилам, заново подбирал камень, и все начиналось с начала, повторяясь так раз за разом.
Но сегодня, как раз когда он не сводил глаз с востока в ожидании рассвета, ущелье Чиюань вдруг еле заметно вздрогнуло, словно откликаясь на чье-то присутствие. Дао И сперва подумал, что вернулся Сюань Цзи, и приятно удивился. На лице его прорезалась трещина рта и скривилась в уродливой улыбке.
– Хранитель пламени…
Но в следующее мгновение его улыбка застыла – нет, это не Хранитель пламени.
Ущелье затряслось – и чем дальше, тем ощутимее, его заволакивали тени и густой туман. Встревоженные духи оружия наперебой повыскакивали из укромных уголков и сгрудились вместе темной толпой.
Печать Чиюань загудела, потревоженная пришельцем. Бессчетные огненные письмена взметнулись в воздух с горных круч, с поверхности земли. Казалось, все ущелье объято пламенем.