Нет. Плавненько так зависла в сантиметре над землей, а потом, уже в горизонтальном положении, спланировала на траву.

– Что здесь происходит? – услышала над собой, где в небесах, громовые раскаты… ой, то бишь чей-то зычный голос.

Или он казался мне таковым, потому что голова напоминала колокол?

Я старалась лежать тихо-тихо, как будто боялась расплескать что-то ценное. Мозги и кишки – устало фыркнула про себя, не иначе.

– Ничего, лесс директор, мы не знаем! – дружно запищали где-то поодаль.

– А эта женщина сама себя подвесила в воздухе рядом с моим домом? – в голосе неизвестного мага послышалась нескрываемая ирония, а потом тон резко изменился, став жестким, морозным. – Либо вы быстро говорите мне правду, либо… все равно говорите правду, но тогда вам не повезло, – поцокали языком, – ай-яй, Жером Раввар, как это нехорошо с твоей стороны, получить третий выговор…

– Вы же сказали, что у нас всегда будет выбор, – пискнул второй юный негодяйчик.

– Ну конечно, – раздалось преувеличенно добродушное, – будет, – подмазали медом, – либо вы признаетесь сами и получаете строгое наказание, либо я вас сдаю с радостью куда-нибудь на исправительные работы к тварям на рога! – и такая ледяная несокрушимая уверенность была в чужих словах, что примолкли все.

Я постаралась медленно разлепить слезящиеся глаза. Надо мной висело голубое небо с издевательски ухмыляющимся сейчас ярко-оранжевым шариком солнца в вышине.

Миг – и неба уже нет, его заслоняют огромные темно-сизые перья с искрой бирюзы.

– Жарко. Так лучше? Голова же болит, глупая женщина! – клекот легко слился в знакомые слова.

Надо мной склонилась орлиная голова, кося темно-золотым, слава небу, не лиловым, глазом. Да и этот грифон был как-то… миниатюрнее? Моложе?

– Шелк, ты чего это, никак прилетел разгонять? – в голосе мага не слышалось враждебности, скорее добрая усмешка. – А как же то, что ты с этими мерзкими людишками больше не будешь иметь дела?

– С людишками и не имею, – надменно-задиристое. Да он подросток – осенило меня запоздало, – и с тобой тоже, хоть ты и спас. А она самка, молодая, уставшая. Измучилась. Звала. Не помочь – позор-р! Но это не значит, что я ей позволю собой командовать! – добавили поспешно.

Пташка ты моя заботливая! Птиц прилетел меня охранять от трех маленьких монстров! И такой же смешной, как Ян лет в шесть. Задиристый, но искренний.

– Звала? – изумился голос мага. – Очень интересно, Шелк. А теперь будь добр, если уж прилетел, расскажи мне, что тут творится…

Погодите-ка, маг понимает тварь? Это как? А кто мне пел о моей уникальности?! Нет, я-то только за, меньше внимания, но…

– Я посторожу этих, – презрительный клекот, – женщина болеет. Ей плохо, помоги! – обвинительное, кто-то чуть орлиными лапами от полноты чувств землю не пропахал.

– Спасибо, милый! Ты Шелк, да? Я… запомню, – вроде едва губы разлепила, а птиц наклонился, сверля глазом.

Ох и нелегка ты доля попаданская…

– Очнулись? – надо мной склонилось мужское лицо.

Я с трудом удержалась от того, чтобы не поправить макияж и не одернуть несуществующее легкое летнее платьишко. Где мои двадцать, а? Далеко, мать, не вздыхай. Хотя мужчина, конечно, очень даже – завернуть – и в логово. И там предаваться разврату… я хотела сказать простому женскому счастью. Фу, милая, взрослая женщина, сына растишь, а все туда же! Да кто же виноват, что этот разврат я уже десять лет только во сне вижу?

– Я и не теряла сознание, – вяло возражаю, когда вампир моей мечты мягко касается пальцами моего лба, щупает пульс, а потом пуляет в меня какими-то забавными зелеными искорками, от которых дурнота уходит и становится щекотно и легко.