Гарденер поежился, обхватив себя тощими руками за плечи (похоже, во время запоя он очень редко питался). А потом перешел дорогу к заправке, еще не открывшейся, но уже увешанной баннерами. Самые заметные из них гласили: «НЕЭТИЛИРОВАННЫЙ БЕНЗИН ВЫСШЕГО СОРТА.89», «БОЖЕ, БЛАГОСЛОВИ АМЕРИКУ» и «“ВИННЕБАГО” – ДОМА НА КОЛЕСАХ, КОТОРЫЕ РУЛЯТ!» Действительно, на стене заправки висел телефон-автомат. К счастью, это была одна из новейших моделей, позволявшая звонить на большие расстояния без предоплаты. По крайней мере, не придется тратить последнее в жизни утро на попрошайничество. Гард набрал ноль – и остановился. Рука сильно тряслась, не попадала по нужным клавишам. Тогда он зажал трубку между плечом и ухом, чтобы освободившейся правой рукой более или менее зафиксировать левую кисть… насколько это возможно. А потом до ужаса медленно, точно подрывник, боящийся ошибиться, стал указательным пальцем давить на кнопки. Автоматический голос велел ему либо ввести номер своей кредитки (совершенно невыполнимый для Гарда трюк в его теперешнем состоянии – даже если бы у него и была кредитка), либо ноль, чтобы связаться с оператором. Джим выбрал второе.

– Здравствуйте, с праздником, с вами говорит Элейн, – радостно прощебетала телефонистка. – Не могли бы вы сообщить, кто будет оплачивать разговор?

– Здравствуйте, Элейн, и вас тоже с праздником. Запишите на счет Джима Гарденера.

– Благодарю вас, Джим.

– Не за что. – Вдруг он встрепенулся: – Скажите ей, это Гард.

Пока где-то в Хейвене звонил аппарат, в ожидании ответа Джим засмотрелся на солнце, которое, раскрасневшись еще сильнее, будто гигантский волдырь, неспешно вставало навстречу макрелевым облакам; те понемногу сгущались, обещая к обеду ливень. В памяти всплыл стишок из детства: «Небо ало вечером – плыви, бояться нечего. Небо ало на рассвете – моряку невзгоды светят».

Что-то слишком много поэзии для последнего утра… Гарденер мысленно извинился перед Бобби: сегодня придется поднять ее ни свет ни заря, но ведь это больше не повторится. Впрочем, будить оказалось некого. Телефон продолжал звонить, но без толку. Дзинь… дзинь… дзинь.

– Вызываемый абонент не отвечает, – сообщила телефонистка на случай, если Джим оглох или забылся и приложил трубку к заднице вместо уха. – Попробуйте повторить попытку немного позже.

Ага, разве что во время спиритического сеанса.

– Хорошо, – сказал Джим. – Желаю вам приятного дня, Элейн.

– Спасибо, Гард!

Он оторвал трубку от уха, словно та его укусила, и в испуге уставился на нее. На мгновение поэту почудился голос Бобби… Господи, так похоже…

– Простите, что вы сейчас ска?.. – только и выдавил он из себя, вернув трубку на место.

Но жизнерадостная Элейн уже отключилась.

Да, именно Элейн. Элейн, а не Бобби. Однако…

Почему «Гард»?

Джима никто так не называл, кроме…

А, ну да. «Скажите ей, это Гард».

Разумеется. Идеальное объяснение.

Но почему ему так не кажется?

Он медленно повесил трубку. Постоял у бензоколонки в отсыревших носках, заметно помятых штанах и незаправленной рубашке, глядя на свою длинную-предлинную тень. По дороге в сторону Мэна промчалась вереница мотоциклистов.

«Бобби в беде».

Может, хватит уже? Все это чепуха на постном масле – как она сама бы выразилась.

«Дружище, а кто тебе вообще сказал, что люди ездят домой только в Рождество? Она отправилась в Ютику, чтобы отметить Великий День Независимости с семьей, всего-навсего».

Ну да. Конечно. Скорее Джим устроится работать на массачусетскую АЭС, чем Бобби лишний раз сорвется в гости к родным. Энн ничего не стоит ради потехи сунуть несколько петард сестре между ног и поджечь.