‒ Это ты, Ксюх, зря! ‒ решительно возразил тот. ‒ Алёна ‒ не старушка. Ну, сколько ей? Лет двадцать семь или двадцать восемь?

‒ Ну, конечно, ‒ Ксюша поморщилась неодобрительно. ‒ Явно за тридцатник. Может, и все сорок.

‒ Да щас! ‒ Ростик глянул на неё с пониманием, ухмыльнулся покровительственно, успокаивающе. ‒ Ксюх, не завидуй. И не переживай. Ты тоже по-своему ничего. Просто я предпочитаю женщин постарше и поопытней. ‒ Он опять ухмыльнулся, теперь уже чересчур многозначительно и пошловато. ‒ Они ещё и чему-нибудь интересненькому научить могут. Да, Димон?

‒ Я-то при чём?

Они уже дошли до нужной аудитории, остановились возле дверей, не торопясь заходить внутрь. Точнее, Ростик всех затормозил, вцепился в Димин рукав, уставился в лицо и, продолжая сально лыбится, запричитал:

‒ Ой, только не говори мне, что ты ни разу не спал… ни с одной… чтобы старше. Гораздо.

Дима нахмурился раздражённо-устало.

‒ Да с чего я перед тобой отчитываться должен?

Опять забыл, что в случае с Ростиком на подобные вопросы надо отвечать однозначно и прямо, иначе так и получится ‒ самодовольный смешок и нужный ему вывод:

‒ То есть, спал? Да? Спал!

Ксюха закатила глаза, собираясь в очередной раз высказать что-то весьма осуждающее и критичное, но тут прозвучало совсем рядом, достаточное громкое и твёрдое:

‒ Я могу пройти?

Слишком неожиданно. Дима резко дёрнулся, развернулся и оказался, ну, чуть ли не лицом к лицу. И глаза, нежно-голубые, те самые, выразительные, как-то уж чересчур близко. Загородили весь свет ‒ кроме них и не увидеть больше ничего.

Радужка светлая, а зрачок тёмный, расширился ‒ невозможно не заметить ‒ и сразу опять сузился. И вместе с ним что-то там в груди точно так же распахнулось на мгновение или даже ‒ разверзлось, ни границ, ни дна. Но тут же снова сжалось до обычного состояния. Вроде бы обычного. Но на самом деле ‒ нет. Потому что успело, всё-таки успело вобрать в себя ‒ чужеродное, лишнее. Не то, чтобы плохое, неудобное, но без него было точно и спокойнее, и комфортнее, и проще.

‒ Я могу пройти? ‒ повторила Алёна Игоревна. Интонации по-прежнему ровные, прохладные.

Он тоже откликнулся вполне так спокойно:

‒ Конечно, ‒ и вежливо отступил в сторону.

Англичанка шагнула в дверной проём, Ростик встрепенулся, бросился следом:

‒ Алёна Игоревна! Алёна Игоревна, а я вас так ждал, так ждал. Знаете, когда я перевод текста делал, у меня тут проблемы возникли. В одном месте.

Ага, проблемы у него ‒ в одном месте.

Ксюша тихонечко фыркнула, провожая его взглядом, качнула головой.

‒ Вот ведь придурок озабоченный.

Алёна Игоревна отшила Ростика быстро и просто.

‒ Занятие вот-вот начнётся, на нём и разберём, где там у вас возникли трудности. Все вместе.

‒ Но-о… ‒ обиженно протянул Ростик.

Алёна Игоревна чуть наклонила голову, улыбнулась сдержанно, проговорила негромко и мягко:

‒ Пройдите, пожалуйста, на место. ‒ Коснулась пальчиком изящных часиков, обхватывавших тонкое запястье. ‒ Уже пора.

Ростик, сделав трагическое лицо, протопал к свободному стулу, плюхнулся. Дима отвернулся к окну, вперился взглядом в низкое серое небо.

Реальность отодвинулась, даже разговоры не мешали, сливались в фоновый шум, лёгкие помехи эфира. А тот и сам по себе был как-то необъяснимо пуст, даже не думалось особо. Мысли текли медленным потоком, вязким и мутным ‒ ничего не разобрать. Просто плыть, безвольно раскачиваясь на неторопливых волнах, и очнуться, только услышав громко произнесённую собственную фамилию.

‒ Решетников!

11. 10

Позови его кто-то другой, Дима, возможно, и не услышал бы, не обратил внимания, а сейчас, пусть не моментально, но повернулся, откликнулся.