Вот сейчас он смотрел мне в глаза. Все так же пристально и упорно, и взгляд не скользил ниже.

У тишины есть разные сорта. Есть тот, который звенит горем и пустотой, сжимает пальцы на твоем горле, выдавливает из твоей души вздохи — до последнего.

У этой — которая сейчас вибрирует между мной и Антоном — вкус разбавленной горечи одиночества. Я могу все что угодно говорить о нем, но сейчас я ему благодарна.

И все-таки похож… Плевать на светлые волосы и глаза, но форма носа, очертания губ…

Когда ладонь Антона ложится на мое бедро — замираю я, замирает и он, пытливо вглядываясь в мое лицо, будто высматривая в нем протест.

Смешной. Предсказуемый — донельзя, я догадывалась, что он провернет этот маневр, и даже планировала, как пошлю его нахрен, но...

Усталость и тоска сжимают меня в тиски. Я знаю — он мне ни для чего не пригодится, слишком мажор, слишком бабник, местами все-таки мудак, да и просто не в моем вкусе, но… Снова это «но». И никаких оправданий я себе не дам. Даже «два года не было секса» — не повод. Повод совсем в другом.

— Хочешь меня? — вопрос-ритуал, вопрос для того, чтобы услышать ответ, а не узнать его.

Давление его ладони на мое бедро усиливается, он придвигает меня к себе. И становится еще безумнее, еще теснее, еще темнее.

— Хочу, — отвечают мне Его губы.

И мир катится.

В бездну.

Только на эту ночь...