Бугаи патрульные, парочка любопытствующих из снабжения и дежурный Тилль, астральный брат-близнец невозмутимо-унылого Твинка, прикинулись мышками и шмыгнули вдоль стеночек к выходу.

– Гарпия, – сложив руки на груди принялся выговаривать Став, не догадавшийся или специально оставивший дверь открытой, чтобы я устыдилась. – Ты нынче женщина условно свободная, и я понимаю твое естественное желание пуститься во все тяжкие, но зачем же коллектив морально разлагать? Он у нас и так того… О, Холин. Чем заслужили визит высокого начальства?

Меня как из чана с бальзамирующим раствором окатили. Прокрался, бездный мрак, и в углу притаился. Вот как раз у уголка Тилля. Давно любуется, интересно?

– Перья с когтями подбери, – едва слышно сказал Став.

– Так нету.

– Так щаз полезут. Или я тебя не знаю? – и пошел ручкаться с начальством.

Оное приподняло зад, одернуло форменный пиждак, разворачивая грудь, плечи, самомнение и харизму… Что-то задумал, темная зараза.

Волосы норовили подняться дыбом, под кожей табунами бегало всякое, но ощущение было, как в домике-изоляторе, где мы однажды застряли во время черного мора в Нункоре. Хотелось врезать и поцеловать одновременно. Ишь, растопырил хвост, не хватает только какого-нибудь «цок-цок-цок», елейного голоска с придыханием и «мастер Хоолин».

Я кивнула в знак приветствия и спокойно прошла к лестнице. А что? У меня отчет и вообще я на работе. И потом, не будут же они свои страшно важные дела прямо там внизу обсуждать.

Хотите секрет? Все делают это. Некоторые прячутся и делают это исподтишка, чтоб никто не узнал, некоторые нагло и в открытую. Я поступила как ведьма – приклеила «ухо». И отчетом занялась. Проставила, где надо, галочки, зарегистрировала, сделала копию и копию с копии, отослала в разные места и отделы… И тут «ухо» заработало.

– Холин, любишь ты пакостные вести личным порядком доставлять. И когда это великое собрание недалеких ученых мужей и жен состоится?

– Через недельку, – ответствовал голос, от которого все, что улеглось, тут же началось по-новой – дыб, табуны, врезать-поцеловать.

– И зачем, спрашивается, будто нам тут заняться нечем, как доказывать, что наши нодлутские мобили мобильнее, аэростаты аэростатнее, а тараканы в темных головах…

– Темнее?

– Жирнее. У меня лишних нет. Людей. Гениальную свою бери.

– Так не дает... ся

– А это вы уже как-нибудь без меня, ладно?

Бздынннь…

Кто из них по «уху» врезал – не знаю, но звенело знатно. И это помешало мне услышать, как высокое начальство преодолело пару метров коридора от кабинета Става и нагло вперлось в мой.

– Конфетку? – проурчала тьма, подкрадываясь, для разнообразия, спереди, а не со спины. Это было что-то новенькое. Я расфокусировала глаза с протянутого дара и собрала на знакомой до мелочей физии.

– Как это понимать?

– Как есть, – пожал плечами Холин, потянулся через стол и сунул леденец мне в кармашек, за который цеплялся знак надзора, умудрившись и пальцем не коснуться. Только конфеткой. – Соблазняю понравившуюся женщину.

– То есть совсем еще тогда, пару эпох назад, на балу, когда я пряталась за кадками, а потом обнаружила куратора, который предложил мне конфетку… Ты меня…

– Точно.

– Чего ты добиваешься?

– Тебя. Разве не ясно? Прекращай упрямиться. Все равно это случится. Рано или поздно… Лучше рано.

– Чтоб ты орал на меня, обвинял, что я плевать хотела на детей, приковал цепью к порогу? Нет уж, увольте, магистр Холин.

– Могу и уволить.

– Это низко и недостойно, Мар.

– Я темный, мне положено, – оскалился Марек, и меня цапнуло его болью. Еще той, до гибели Ясена, когда мы оба запутались в отражениях. Тогда не слышала я, сейчас – он.