– Угу, с крокодилами.

– Ну, да! – расхохотался Виктор. – Кстати, запомни на всякий случай: меня здесь зовут Кафавром, а тебя Фрасием. Я не стал все усложнять. И выбрал имена попроще. Но имей в виду – здесь мы являемся довольно важными персонами. Дальними родственниками отца Хатшепсут, Тутмоса I. Понял?

– Понял, – буркнул Владимир. – Хотя, ни черта я в общем не понял. Тутмосы какие-то. Тревожно всё как-то. Боюсь, не справиться со своей ролью.

– О чем ты тревожишься? Если нас разоблачат, – хмыкнул демон и вновь понюхал цветок лотоса. – Тогда мы тут же испаримся.

– Хорошо бы, если так.

Он стоял уже рядом с патроном и хмуро посматривал на пруд, на глади которого, меж головок прекрасных лотосов, уже виднелись глаза, носы и спины огромных рептилий. Неровные всполохи огня отражались мистическим блеском в их древних керамических глазах, заставляя Владимира содрогаться от ужаса.

– Махнев, расслабься и улыбнись. Мы приглашены на вечернее представление в дом одной знатной особы. Она необычайно богата, влиятельна и тоже приближена ко двору. Она является кузиной самой Хатшепсут. Её зовут Нефтидой. Что в переводе означает «богиня красоты».

– И что, её внешность соответствует имени? – с легким сарказмом произнес Владимир.

– Сам увидишь, – загадочно отвечал демон. – Скажу одно: ей всего двадцать, но она ненасытна в блуде, словно сотня египетских кошек.

– О, даже так?

– Да. Она готова совокупляться ночи напролет. И каждый вечер проводит в пирах и оргиях. К тому же она славится необычайной жестокостью. Но об этом чуть позже.

Виктор еще раз вдохнул аромат синего лотоса, а после размахнулся и швырнул его прямо в воду. Несколько огромных, скользких и зеленоватых крокодилов, взметнув целый столб воды, щелкнули зубами. В мгновение ока синий цветок был проглочен самым ловким из них.

– Славные дуращки, – рассмеялся Виктор. – Наверное, они подумали, что это синий попугай или чибис. Голодные канальи.

– Виктор, давайте уйдем от этого водоема. Вы обещали мне показать местные розарии.

– У нас с тобой не так много времени. Через четверть часа в доме Нефтиды начнется ночное представление. А потом и оргия. Ну ладно, пошли. Здесь недалеко.

Демон свернул на другую дорожку огромного парка. Теперь по обеим сторонам от наших друзей раскинулись ветвистые яблоневые и грушевые деревья, увенчанные гирляндами тяжелых плодов.

– Чувствуешь, какой тут аромат? Почти как в августе в твоем родном Махневе.

– Да, почти, – задумчиво отвечал Владимир. – Но что-то есть иное. Чужеродное.

– Определенно – запах родной земли всегда нам кажется милее.

– Вроде, яблонь много. Но пахнет совсем иначе.

– Иной климат Махнев. Здесь пахнет другими травами и пряностями: камфарой, анисом, кассией, мятой, розмарином, лимонами и кипарисом. И голову дурманят здесь иные благовония и смолы: стиракс, ладан, сандал и амбра. А еще здесь пахнет песком, горячими камнями и кожей. О, я также остро чувствую здесь запах страха. Это – особый, египетский страх. Он пахнет крокодилами, тиной и кровью. Он пахнет львиными шкурами и тростником. Здесь пахнет эбеновым деревом и маслом из порфировых чаш, расцветающих ночами жарким пламенем. А еще? Еще здесь пахнет нубийским потом, мускусом и африканской страстью. Ну и, в конце концов, здесь пахнет тленом и мумиями! – выпалил демон.

Владимир с восхищением смотрел на своего патрона.

– Ты удивлен? Махнев, я различаю такие ароматы, а равно и их смеси, которые простому смертному совсем неведомы. И если бы я создавал египетские духи, то я бы смешал вместе острую камфару и заглушил ее запахом плодородного Нильского ила, в котором неделю возлежали местные крокодилы, чьи керамические глаза полны вековой меланхолией. А еще я добавил бы прелый аромат тончайших бинтов из виссона, в которые эти кровосмесители заворачивают свои иссохшие мумии. Запах раскаленных на солнце камней гигантского Сфинкса. Жир болот, покрытых изумрудной тиной, над которой утренними звездами распускаются лотосы. Гниющий и сладкий аромат речных рачков на отмелях, запах свежей красноперки, бьющейся в неводе, запах зеленого папируса. Запах сухой змеиной кожи, сброшенной в пустыни. Запах теплой верблюжьей шерсти. Запах золотого усеха со смуглой, умащенной миррой, груди фараона. И, пожалуй, аромат мускуса. И ко всему этому богатству я добавил бы лишь пять капель розового масла. И вуаля – этому аромату бы позавидовала сама Клеопатра.