Я даже хмыкать не стала. Чтобы Чёрный смог меня оценить, я должна делать что-нибудь ценное. Я же выполняю работу, для которой юридическое образование не обязательно, достаточно просто иметь на плечах голову с небольшим количеством мозга.

Увы, подобными достижениями Назара Миролюбовича не впечатлить.

– А ты не хочешь попробовать… м-м-м… одеться пособлазнительнее? – протянула вдруг мама, и я подавилась котлетой.

– Мам!

– Ну а что? – она сделала невинные глаза. Прям как Троглодит, украдкой сожравший что-нибудь непозволительное. – Ты у нас девушка симпатичная, свободная, а он мужчина молодой и неженатый.

Я запила котлету чаем и ответила:

– Насчёт молодого ты погорячилась. Ему тридцать… шесть, кажется. А «неженатый» и «свободный» при нынешних свободных нравах – не одно и то же.

– Ерунда, – отмахнулась мама. – Современная молодежь недооценивает штамп в паспорте.

Я улыбнулась. Да уж, только нам с мамой и рассуждать о роли штампа в паспорте среди современной молодёжи. С нашим-то опытом семейной жизни.

– Надень завтра не костюм, а платье, – продолжала мечтать родительница. – Голубенькое то. Оно к твоим глазам подходит.

– Мама, – я не выдержала, – это платьице надо носить, когда на улице плюс двадцать, а ещё лучше – тридцать градусов. А сейчас – плюс восемь.

– Красота требует жертв! – припечатала мама, и я решила не спорить. Спорить с ней бесполезно, только нервы себе трепать.

Я-то знаю, что Чёрный не из тех мужиков, которые клюют на женские прелести. Правда, мама на подобное возражение заявила бы, что таких мужиков не бывает.

Бывает, ещё как. И вообще он не мужик, а тиран.

Возможно, даже тираннозавр.

4. 4

Утром следующего дня я ещё успела немного потискать Юльку, а потом убежала на работу.

По моему скромному мнению, на работу надо ходить если не с удовольствием, то хотя бы без ненависти. Я же… буквально заставляла себя вставать с постели, одеваться, завтракать и тащиться в офис.

И я не уверена, что дело только в Чёрном. Он, конечно, тиран и деспот, но я ведь не все восемь часов с ним общаюсь. Бывали дни, когда я его вовсе не видела, а работу свою при этом ненавидела не меньше.

Увы, ещё на втором курсе я поняла, что ошиблась с выбранной профессией. Под впечатлением от книжки «Гнев ангелов» Сидни Шелдона я, семнадцатилетняя дурочка-одиннадцатиклассница, решила стать юристом, а лучше даже адвокатом. В то время я ещё не ведала, что книжки – это одно, а жизнь – совершенно другое. Мама меня, конечно, предупреждала, но упрямством я пошла в неё, поэтому не послушалась.

Училась я всё равно хорошо, несмотря на общее разочарование, но вот работать по специальности больше не хотела. Наверное, многие вчерашние выпускники так – не зная, куда податься, или поддавшись очарованию мечты, поступают в институт, а потом думают: «Нет, это же совсем не моё!»

Маме я так и не призналась. Сначала побоялась, а после было уже не до признаний. Она и без этого схватилась за голову, когда её двадцатилетняя дочурка принесла в подоле.

– Такая же дура, как я, – вздохнула мама тогда. Но, к её чести и моему облегчению, про аборт даже не заикнулась. Я бы на неё смертельно обиделась.

Впервые значение слова «аборт» я узнала лет в двенадцать и ужаснулась – как же можно убить своего ребёнка! Всю ночь проплакала, представляя, как маленького человечка выскребают из женщины, и поклялась, что никогда не совершу подобного поступка.

Теперь, конечно, я уже не столь категорична, как в двенадцать – да и в двадцать – лет. Знаю, что аборт бывает и по медицинским показаниям, да и не только. Ну и в целом – не нужно никого осуждать. И пусть сама никогда не решилась бы на такое, других я за это уже не презираю. Видимо, выросла.