– Моей дочери исполняется двадцать, – говорит между тем мой спутник консультанту. – И я хочу подобрать ей незабываемый подарок.

– Разве вам не понравился этот браслет? – кокетливо склоняется над витриной консультант, сверкая яркой помадой и глубоким – в рамках приличий – декольте своей белой рубашечки. – Вашей девочке он явно приглянулся. Да, милая?

Лютаев мельком смотрит на меня.

– Это не моя дочь. – говорит сухо. В глазах – непрошибаемая стена льда. Мужчина подходит ближе. Становится за моей спиной. Ненавязчиво касается пальцами моей талии. – Но мы с удовольствием посмотрим, что ещё вы можете нам предложить.

К чести консультанта, она ни единым мускулом не показывает замешательства, которое испытываю я сама в этот момент.

Вот это лютаевское поведение что значит? Не решил ли он с моей помощью отстоять свои честь и достоинство перед женщиной, которая явно не прочь осчастливить его хотя бы на часок?

Пока она выставляет на толстое стекло перед нами всяческие украшения, я закрываю глаза. Горячее дыхание мужчины гуляет между колечками волос, расползаясь от моей макушки по всей голове. Его пальцы подрагивают, соприкасаясь с моим телом. Время застывает и тянется словно сахарная нуга. Слишком сладко. Нереально.

Я чувствую, что прямо в это мгновение между нами происходит… что-то. Что-то очень личное, даже интимное. Что-то, чему я пока не могу найти объяснение. Но мне это нравится. Или нет. Я не могу решить.

Лютаев чуть смещает руку. Его ладонь соскальзывает с талии и ложится на живот. Я невольно прогибаюсь в пояснице, касаясь ягодицами его крепких мускулистых бедёр, и краснею до кончиков ушей, когда лицо мужчины погружается в мои волосы.

Это похоже на лёгкий, невесомый поцелуй, который длится одно крошечное мгновение. Меньше, чем мне требуется времени, чтобы сделать вдох. Кусая губы, я обмираю от нежности, разливающейся внутри меня. А когда я выдыхаю, Илья Александрович мягко отстраняется и убирает свою руку.

Я не участвую в выборе подарка для Миленки. Просто не могу. Мысли блуждают где-то далеко от сознания. Механически киваю или качаю отрицательно головой, когда Лютаев спрашивает совета. И наконец эта пытка заканчивается. Кажется, он останавливает свой выбор на гарнитуре: кулон, серьги, браслет. Стильно, дорого, со вкусом.

В тот самый момент, когда он извлекает пластиковую карту, я разворачиваюсь от витрины, с которой меня дразнит браслет из девятнадцати нитей плетения «восьмёрка» и девятнадцати бриллиантов, и иду на негнущихся ногах по направлению к выходу из магазинчика. В ушах шумит, а во рту пересыхает. Очередной прилив резкой боли в желудке заставляет меня едва ли не скрутиться пополам. Но мой локоть уже уверенно поддерживает лютаевская рука.

– Тише-тише, Аглайка, – мужчина притягивает меня к себе, разглядывая с беспокойством. – Что случилось? Где болит? Вызвать врача?

Я качаю головой и торопливо заверяю:

– Со мной всё в порядке. Просто обострение гастрита. Нужно что-то съесть, и мне станет лучше.

Он чуть хмурит брови, поджимает губы.

– Ты сегодня ела что-нибудь, кроме тостов и круассана?

– Нет, – отвечаю тоном провинившейся школьницы. Думаю, что сейчас Лютаев начнёт отчитывать меня, но он, кажется, только закатывает глаза.

– Тогда нужно срочно это исправить. Идём.

Он буквально тянет меня к выходу из торгового центра, до парковки, усаживает в машину. Я не сопротивляюсь. Почему-то во мне зреет уверенность, что он не воспримет всерьёз моё желание съесть бургер или кусок пиццы в ресторанном дворике магазина.

Через семь минут примерно мы останавливаемся на набережной, и Лютаев снова проделывает тот же номер: берёт меня за локоть и буквально тащит как на буксире в сторону ресторана с панорамным видом на морскую гладь.