Машины Лютаевых нигде не видно, но я всё равно выхожу на дорогу. Спустя пару минут передо мной тормозит огромный внедорожник. Тонированное окно медленно ползёт вниз, но, вопреки моим ожиданиям, я вижу там не Илью Александровича.

На меня внимательно смотрит незнакомый огромный мужчина.

– Вам помочь? – спрашивает он.

– Нет, спасибо… – смущаюсь я, нервно переступая с ноги на ногу. – Я тут… жду.

– А, – усмехается он. – Соседка, значит?

Я киваю, не вдаваясь в подробности.

– Гульбаните, значит, – протягивает он. – Ну, если случится что, обращайтесь. Я прямо через заборчик живу, под литерой А. Меня Сергей Дмитрич зовут.

Я не успеваю ответить вежливостью, за моей спиной раздаётся клаксон. Сергей Дмитрич гудит в ответ и отъезжает в сторону, коротко кивая на прощание. А его место занимает другой автомобиль, такой же огромный.

– Запрыгивай, – безэмоционально велит Лютаев, и я тороплюсь подчиниться. Забираюсь в этот танк, быстренько накидываю ремень безопасности, но не слышу характерного щелчка.

– Чёрт, что-то барахлит, зараза! – говорит он скорее себе, чем мне, ловко выхватывает у меня ремень, наклоняется чуть ниже и копошится.

Сердце делает огромный кульбит. Я чувствую на груди его дыхание. Частое, горяченное, какое-то неровное, рваное, то замирающее, то делающее резкие глубокие вдохи, то вырывающееся огненным смерчем и врезающееся в меня.

Я медленно опускаю взгляд. Мне видно лоб, испещрённый тоненькой сеточкой морщин, длинные ресницы, слегка искривлённую на один бок перегородку носа.

Мягкий щелчок оповещает меня о том, что хозяину удалось совладать с ремнём, но почему-то Лютаев не торопится выпрямляться. Кожа век подрагивает из-за движений глаз, и я словно и вовсе перестаю дышать, когда понимаю, что мужчина разглядывает мою грудь. Смотрит прямо в небольшой вырез горловины, где виднеются вершины белёсых холмиков. Мне кажется, это длится бесконечно долго. Лютаев и моя грудь, и я, будто бы наблюдающая за ними со стороны.

Мне хочется спросить, что происходит, но язык не поворачивается. Однако упрямые губы издают какое-то неясное шипение, и мужчина отмирает, резко выпрямляясь. Кажется, даже слегка краснеет. Я же вовсе становлюсь пунцовой.

Прикладываю ладони к горящим щекам, отбрасывая стеснение в сторону. Если я прямо сейчас не остыну, то могу воспламениться от малейшего движения по левую руку!

Лютаев плавно трогается с места, отсекая последнюю возможность отказаться от поездки.

– Поедем, красотка, кататься, – бросает он широко известную цитату.

– Я ножик с собой не брала, – нервно шучу я.

Мужчина удивлённо вскидывает на меня взгляд, смотрит в глаза крошечное мгновение, снова возвращает его на дорогу.

– А я и не изменял.

Моя нелепая шутка, намекающая, что мне знакома песня, уводит и так не клеющийся разговор в совершенно неправильное русло, но я решаю поставить точку, а не привычно замолкнуть:

– А я вам и не доверялась.

Лютаев усмехается:

– И то верно.

Мы проезжаем пропускной пункт, покидая коттеджный посёлок через шлагбаум, и я начинаю смотреть в окно. Водитель включает тихую музыку, в точности угадывая моё настроение. Впереди горный серпантин, деревья, посёлок, а дальше трасса, пролегающая в горах, город, море. От бесконечного кружения по дороге и от частого мелькания за окном стволов деревьев меня начинает мутить, и я прикрываю глаза.

Минут через сорок дорога выравнивается, но я не тороплюсь «просыпаться». Мне неловко рядом с Лютаевым, и я решаю прятаться от его внимания до победного. Но снова делаю неправильный выбор.

После короткой остановки – судя по звукам вокруг, он заехал на заправку – Илья Александрович покидает ненадолго салон, но я не решаюсь осмотреться. Вдруг он наблюдает? Какой же бред, Глаша!