Шепсель, увидев безумный блеск в черных глазах Лейбы, тоже перестал копать и напрягся, готовый к худшему. Он ждал, что бедняга в конце концов взорвется. Год бесплодной работы – многовато для любого одессита, тем более для его старшего брата.

– Ты говорил, что мы разбогатеем. – Лейба шипел угрожающе, как змея, пот, как кровь из раны, сочился из пор его лица, уголок его рта, покрытого серой пылью, дергался, на губах пузырилась белая пена. – А еще ты говорил, что мы станем известными археологами и антикварами. – Он стукнул себя по выпуклому лбу, оставив след грязных пальцев. – И я был идиотом, потому что верил тебе. Как называется это место, братец? Сто могил? Еще год такой работы – и его окрестят местом Сто одной могилы, моей, понимаешь? – Лейба поднял голову, посмотрел в небо, безмятежно голубое, по которому проплывало одинокое облачко, похожее на старую монету, и расхохотался, размазывая соленый, как морской ветер, мутный пот. – О, я идиот. Только идиот упрямо продолжает идти к своей цели, хотя каждая вещь, каждый камешек, каждая пылинка говорит ему, что это бесполезно. Здесь ничего нет. Нет – и все.

– Ты действительно идиот. – Шепсель сплюнул в серую пыль и растоптал слюну, превратившуюся в комок грязи. – Тебе прекрасно известно, сколько археологов обогатились в Ольвии.

– Сейчас мне на это глубоко наплевать, – отозвался брат. В его глазах по-прежнему горел недобрый огонек. – Кончено, братишка. Я не собираюсь больше ишачить. Я знаю, что дурак, но поговорка «Работа дураков любит» не про меня. По мне, лучше иметь дело с проходимкой тетей Лесей и торговать лавровым листом, чем дышать грязью и грезить о мифических сокровищах. – Он прижал руку к бешено бьющемуся сердцу. – Представляю, как смеялась бы над нами Молдаванка.

– Ты хочешь соскочить, когда у нас только-только пошли дела? – поинтересовался Шепсель, поддевая носком мелкий белый камень. – Когда мы уже продали несколько монет, кучу черепков и пару мраморных могильных плит? Чем же ты собираешься заняться? Только не нужно заливать, что ты готов снова таскать мешки с капустой. Насколько я тебя знаю, ты никогда не радел ни к какой работе.

Лейба скривился:

– В гробокопатели я точно не нанимался. Так что прощай, братишка. Я возвращаюсь в Одессу. Там, по крайней мере, у меня есть братья, которые помогут первое время, не давая мне в руки лопату. Богатей сам, если хочешь.

Он круто развернулся и пошел, оставляя в пыли следы больших ступней.

Шепсель хотел громко послать его к черту, но его хитрый мозг работал, как всегда, безукоризненно, и он сразу сообразил, что в одиночку ему не выжить. Его тут же выдавят местные и приезжие. Дармоглот урядник позаботится о том, чтобы он не заработал и ломаного гроша.

– Лейба, подожди. – Он кинулся вслед и схватил брата за плечо. – Лейба, прошу тебя, потерпи еще немного. Если в течение еще одного года мы не разбогатеем, даю слово, мы вернемся в Одессу. Я придумаю, чем нам заняться.

Старший брат лишь презрительно усмехнулся:

– Таки да, ты даешь слово, только я тебе уже не верю. На этой проклятой земле я потерял последние силы. Дай мне уйти, Шепсель, дай уйти по-хорошему.

– А если не дам? – В вопросе младшего Гойдмана прозвучала угроза, и Лейба, почувствовав это, сжал кулачищи.

– Тогда я уйду сам. Мне не хотелось бы драться с тобой, как с местной босотой.

Он с силой толкнул брата в грудь, и щуплый Шепсель еле удержался на ногах.

– Ах, вот ты как? – Он заскрипел зубами, смуглое лицо налилось кровью. – Слушай, недаром наши родители считали тебя недоноском.