Впрочем, петлять по городу пришлось недолго. Где находится «Золотой берег» любой житель Солнечногорска знал. «Но квартира в соседнем доме», - словно бы смущаясь, добавляла Женя, когда они мчали в направлении высотки, на которой уже горела вечерняя иллюминация, видная издалека и пускающая в небо лучи прожектора, установленного на ее крыше. В похожем доме Юрага когда-то жил в столице, как раз в Поднебесье, откуда кажется, что ты всемогущ. Падать с такой высоты – так себе, больновато.

Дом же, который предлагала ему Женя, был куда более безопасен с этой точки зрения. И только оказавшись у ворот, Артем наконец сообразил. Дошло все-таки. Несколько секунд он самым внимательным образом смотрел на башенки и лепнину, затянутые в леса, на следы пребывания строительных бригад во дворе, на разворошенную крышу там, где клали наново черепицу. А потом восхищенно выдал:

- Вы серьезно? Нам сюда? Это что? Гунинский особняк?!

6. Прям как Кемпбелл?

***

- Ты серьезно? – заплетающимся языком проговорил Моджеевский, с неподдельным, даже почти детским удивлением разглядывая девицу, устроившуюся у него под боком на диванчике. – Вот че? Прям как Кемпбелл?

- Уоттс – тоже Наоми, - рассмеялась барышня, обнажая ровные ряды крупных идеально белых зубов. Эти зубы особенно ярко выделялись на фоне экзотической шоколадной кожи их обладательницы, очевидной африканки в смысле предков минимум в прошлом поколении и, как она утверждала, уроженки Солнечногорска – в смысле места рождения.

- Какая такая Уоттс? – не понял Рома. – Тоже из ваших?

- Не-е-ет! Все вы перепутали! Это актриса такая, голливудская, блондинка, – протянула барышня и потянулась к столику – взять наполненный бокал, при этом наклонившись, чтобы ее полуобнаженная грудь коснулась Ромкиной руки, а вторая ладошка, между тем, скользнула по его ноге к внутренней части бедра. Вроде как, невзначай.

- Не люблю совр-ременный Голливуд, - буркнул Роман, кажется, на мгновение введя барышню в легкий ступор, однако отступать эта замечательная представительница смеси европеоидной и негроидной рас была не намерена, и все свое мастерство, видимо, отточенное никак не меньше ноготков с замысловатым маникюром, направила на покорение единственной цели – в смысле Романа, мать его, Моджеевского. Какого черта он не Генка Петров какой-нибудь, никому не нужный, кроме, может быть, собственной жены?

Ромка не помнил, как она оказалась за его столиком, лишь иногда выныривая в реальность. Последнее, на чем обрывались его воспоминания, это на том, как после нескольких порций вискаря в ресторане, куда заперся поужинать, он сдуру сорвался дальше – в «Айя-Напу» с безобидной целью пропустить еще рюмашку по пути домой. Единственная уступка, которую сделал безопасникам, это что бухать согласился в отдельном кабинете, в стороне от посторонних глаз. Но разве пройдешь мимо всеобщего веселья, если умудрился, сам того не ведая, угодить на вечер стриптиза. И судя по вызывающему латексному наряду его спутницы – она, возможно, исполняла ему приват. Но он реально плохо помнил. Пил. Хотя, конечно, приват затребовать мог, когда еще хоть немного соображал. Соображал, например, что надо уже просто найти кого-нибудь и отвести душу. И что напряжение снимать пора, того накопилось – мама не горюй. Месяц без секса, месяц без Жеки.

На этом месте его мысли начинали хаотично подпрыгивать, а после и вовсе заходиться помехами, потому что ни о том, ни о другом думать его организм физически был не в состоянии. Вообще-то он просто отрубиться хотел, поспать, чтоб не трогали. Устал через силу. А потом Ромка обнаруживал, что эта, которая в латексе, уже слизывает соль с его пальцев и запивает текилой. В следующее мгновение он засовывал ей ломтик лайма в рот, а она жмурилась и довольно урчала.