- У меня к тебе дело.

- Только не начинай о том, что ты собралась домой добираться сама, - прищурившись, заявил он в ответ.

- Не буду. Поговорить надо, - ответила Юля, переведя взор на Романа, который тоже теперь напряжённо смотрел на нее, хотя и, стоило отдать ему должное, гнева в нем она не видела сейчас, только тревогу.

Потом вернулась глазами к Богдану и добавила:

- Это важно.

- Ну если важно… - он взглянул на отца.

- Если важно, то конечно, - прочистив горло, брякнул тот и сунул в зубы сигарету. – Я пока это... Чай организую.

И с этими словами он двинулся к дому, по пути буравя Юльку взглядом, от которого у нее холодело на душе. Будто бы Моджеевский-старший уже вынес ей вердикт за все ее прегрешения. Но вопреки этому дурацкому ощущению, Роман Романович по пути стянул с себя куртку и, проходя мимо, накинул на плечи, пробурчав почти не раскрывая рта и не вынимая сигареты:

- Не лето, замерзнешь тут.

Потом он скрылся за дверью, надежно прикрыв ее за собой. А Юлька осталась стоять, не решаясь подойти ближе к Моджеевскому-младшему.

Наблюдая за ней, Богдан удивлённо вскинул брови и, не сдержавшись, съязвил:

- Ты сейчас похожа на щенка, который растерзал хозяйский тапок и точно знает, что накосячил.

- Спасибо, что не на кота, который в него нассал, - вяло отшутилась Юля и все-таки сошла с веранды к нему, так и не подойдя вплотную. Сейчас уже начинали сгущаться сумерки. Быстрые такие, почти моментально окутывающие тьмой. Совсем скоро видеть Бодины черты она будет только благодаря свету, лившемуся из окон дома.

Страшно – это не то слово. Она не знала, как говорить. И что говорить. Чувствовала себя слишком беспомощной, чтобы вообще говорить. Хотелось спрятать голову в песок. Пляж всего в нескольких метрах. Можно заодно и утопиться.

- Помнишь их свадьбу? – невпопад спросила она и кивнула в сторону двери.

- А надо забыть? – прозвучало резко, и только все те же наползающие сумерки скрадывали четкость линий его лица, ставшего хмурым. – И горный домик забыть, и маяк, и твой день рождения. Все стереть к чертям? Что вдруг случилось за полчаса?

Юлька сглотнула. Растерла лоб, щеки, веки. А когда отняла ладонь от глаз, то не своим голосом выдохнула:

- Андрей родился 17 июля.

- Замечательно! – буркнул Моджеевский. – Подарю ему автотрек.

В ответ услышал нервный смешок. А потом почти потустороннее:

- Да посчитай ты!

- Да что мне считать! – удивился он. – Ты можешь объяснить по-человечески?

По-человечески – это объяснить практически невозможно. Потому что у них как раз все – не по-человечески. Глупее – не придумаешь. И если сейчас Богдан ничего не понимал, то обвинить его в этом ей было практически невозможно, потому что сама-то тупила годами.

Юльке очень хотелось прикоснуться к нему, будто бы для того, чтобы удержать ту волну, которую сейчас вызовет. Но так и не решилась. Потому, словно сама от нее спасаясь, она обхватила себя руками под курткой Моджеевского-старшего и, прямо глядя в лицо Богдана, проговорила:

- Только не ори сразу. Есть некоторая вероятность, что Андрей – твой сын.

Он не собирался орать, но ответить намеревался быстро, если бы все же не осознал услышанное. Поэтому он сначала хапанул ртом воздуха, а после, совершенно не веря собственным ушам, уточнил:

- Что значит «мой сын»?

Если бы она сама знала, что это значит, то вряд ли бы в течение еще нескольких секунд беззвучно что-то бормотала, не понимая, как собрать мысли в кучу. А после беззвучие приобрело все же некую словесную форму.

- Богдан, я не знала. Я... не видела, это вообще Рома заметил. Женя вот только спросила, а когда спросила – до меня дошло. Я не знаю, как это получилось.