Пока он все это на меня вываливает, я трясу головой, собираясь возразить, но Тёма не дает вставить ни слова, продолжая источать злость и обиду. И когда наконец у него снова заканчивается кислород, я ору на него:

— Нет! Все не так! Ты же все перевернул! Мне просто нужна была твоя поддержка и внимание!

— Мне тоже, представляешь?! — усмехается он безрадостно. — А вместо этого я полгода слушал, какой я хуевый муж и зять. Ну так и что? Снова тупик? Ты при своих, я – тоже. Ах-да, нам же теперь и делить-то нечего!

— Я любила тебя! И не жалела! Ни разу! И я ни в чем тебя не виню… Я сама… Я сама, надо было послушать тебя и вызвать скорую… — обхватываю скрещенными руками живот, который сводит болезненной судорогой, и это ощущение так реально. Хотя у меня уже давно болит совсем в другом месте. — Но только бы все равно ничего…

Попятившись, я отворачиваюсь. Непрошенные слезы подступают к глазам, легкие сжимаются, и я начинаю рыдать, плача по нам, как по покойникам.

Мне так жаль. Безумно жаль.

— Лер… Лера, все… — обхватив со спины, Тёма крепко сжимает меня в объятиях. Саму всю трясет – от плача, от холода, от его близости. И я никак не могу успокоиться. — А-а-а… — беспомощно стонет он, бережно разворачивая к себе. Затем берет мое лицо в ладони и целует в мокрые щеки. — Лер, прости меня, малыш, я не хотел. Прости… Все… Не надо, ты же знаешь, я не могу, когда ты плачешь… — умоляет он, проводя теплыми губами по коже и прижимается своим лбом к моему. — Лер, пожалуйста!

Я задыхаюсь от слез, пока Тёма успокаивает меня, поглаживая по спине, целует и снова просит прощения.

Мы стоим еще немного. Кажется, что все происходящее – какой-то сюр. Сердце колет. Я очень хочу его обнять и тоже сделать вид, что не было этих двух лет. Но я так не могу!

— Тём… Ладно. — Мутными от слез глазами я смотрю в черноту перед собой. — Не слушай меня. Это просто пьяные слезы, — сквозь всхлипы уверяю его голосом гриппозника и отстраняюсь. Меня тут же окутывает холодом, и я добавляю: — Не обращай внимания. Просто уйди.

10. 10

Артем

— Я не уйду. Или замерзнем тут оба, или идем в дачу, — упрямо говорю Лере. Облизываю губы, чувствуя на них солоноватый привкус. Ее слезы. — Не мне тебе рассказывать, что ты должна беречься.

Лера шаркает подошвой по земле и шмыгает носом, стоя в своей короткой обтягивающей юбке. У нее зуб на зуб не попадает.

— Ладно. Пошли, — судорожно вздыхает после плача.

В молчании мы добираемся до наших домиков.

— Блин, ключ у Жени, — Лера разводит руками, поворачиваясь ко мне. — Я свой не брала. И телефон у нее в сумке.

— Подожди. Я сейчас.

Похлопав себя по карману, достаю ключ и быстрым шагом направляюсь к нашей с Лосевым конуре. Зайдя внутрь, открываю шкаф, хватаю чистую футболку и черные спортивные штаны. С верхней полки достаю полотенце, которым Макс еще не успел воспользоваться. Под ногами что-то мешается. Это мои грязные шмотки.

Схватив свой рюкзак, пихаю внутрь одежду, которую следует постирать. Остальное держу подмышкой.

Лера так и стоит на том месте, где я ее оставил, растирая ладонями бедра. Надеваю лямку рюкзака на одно плечо:

— Пошли быстрее.

Мы доходим до конца аллеи, сворачиваем направо, где расположен новострой – душевые и туалеты.

В прежние времена отдыхающие в этом лагере довольствовались уличными сортирами с дыркой в полу. Наверное, считалось, что спортсмены – люди суровые, презирающие комфорт и удобства.

Лично мне это сантехническое удовольствие влетело в копеечку, но без условий ни один нормальный человек сюда не приедет. Знали бы вы, сколько я изъездил по строительным магазинам, желая сэкономить. Если вся эта затея с лагерем чему-то меня и научила, так это бережливости. Теперь я знаю цену деньгам и понимаю, почему Лерина мама ворчала на меня, когда я мог спустить всю зарплату и еще залезть в долги, чтобы купить жене новый телефон. Но мне нравилось дарить Лере всякие дорогие приблуды. Айфон, одежда, украшения, щенок лабрадора. Я был уверен – у моей женщины должно быть все самое лучшее, чтобы, глядя на нее, никто не мог сказать, что она замужем за лузером.