На рукава бурой от крови формы упали две капли и расплылись темными пятнышками. Несчастная санитарка с силой стиснула тоненькие пальцы, сплетенные в замок у пряжки ремня. Только горькие слезы от этого не остановились, продолжали капать и превращаться в неровные пятна на рукаве.

Вокруг вполголоса зашептались:

– Плачет, стыдно ей.

– А куда смотрела? Фрица спасла, а нашего погибать оставила.

– Правильно наказал ее!

Пархоменко зло воскликнул, обрывая пересуды:

– Черт-те что! Мне негде размещать раненых, а тут еще этот! Куда, куда я его девать должен?! Нет у меня места для пленных! Война идет, а вы такое вытворяете! Немца притащили, как будто госпиталь резиновый!

Девушка еще сильнее заплакала от обвинений и осуждающего шепота, что полз по толпе штабистов. Командир укрепрайона взмахивал руками и ворчал, не понимая, как ему поступить с прибывшими. Вроде и надо бы наказать девчонку, но та и без выговоров безутешно рыдает. А у него начинается день с огромным проблемным хозяйством, где важна каждая минута.

Глеб Шубин пробрался между плечами и спинами.

– Давайте уберем отсюда пленного, – тронул он мокрый рукав девушки. – Я помогу. И я допрошу его. Хорошо, что вы его доставили. Он может знать важные сведения.

Девушка-санитарка подняла на разведчика большие голубые глаза, в которых стояли слезы:

– Он совсем плох, едва может говорить, что-то бормотал всю дорогу. Я по-немецки не понимаю. – Она виновато опять опустила голову.

Только капитан уже наклонился и подхватил под мышки тяжелое тело. Приподнял раненого и потащил его из штаба, про себя при этом с удивлением отметил: «Как же она его смогла на себе с поля вынести, ведь в два раза меньше».

Хрупкая санитарка засеменила рядом.

– Куда его? В госпиталь?

– Да, – ответил Глеб.

Они дошли до флага с красным крестом, который алел на боку постройки, и разведчик шагнул в приемный покой. Здесь уже змеилась очередь из раненых на осмотр к врачу. Медсестра одним взглядом оценила бледность лица прибывшего, кивнула в сторону:

– Тяжелораненых туда, за штору. Примут побыстрее, проносите. Прямо на пол укладывайте, места не хватает.

Девушка с Глебом поспешили за занавесь из старой простыни. Здесь молодой мужчина, затянутый в белую форму, тут же ловко рассек форму хирургическим ножом и прошелся пальцами по ранам.

– Зря старались, – резко сказал он. – Кровопотеря большая, не меньше пяти пуль в теле. Извлечения не выдержит. – Он ткнул на воспаленную кожу вокруг ран. – Сепсис начался, суток не продержится. Пара часов – и отмучится. Оперировать не будем, только потратим перевязочный материал.

Врач ухватил взглядом свастику на воротнике, где кровь не залила знаков отличия, и тоже не удержался от замечания:

– Напрасно силы тратите, еще и на фашиста. Кончится он вот-вот, шансов выжить никаких. – Хирург кивнул на стонущих бойцов, уложенных на самодельных нарах по всей комнатушке: – На своих рук не хватает, не тратьте мое время.

Мужчина покачал головой и перешел к следующему пациенту. А санитарка снова подняла на разведчика глаза; от ее взгляда, чистого и полного боли, ему стало не по себе.

– Что теперь с ним делать? Живой же пока.

Глеб наклонился над раненым и заговорил по-немецки:

– Эй, вы слышите меня?

Черные ресницы дрогнули, раненый с трудом приоткрыл глаза. При виде лица санитарки зашептал едва слышно скороговоркой, силясь сказать что-то важное.

Глеб попробовал допросить пленного:

– Из какой вы части? Звание?

Бледные губы шевелились, повторяя одно и то же. Вопросов разведчика немец не слышал, он обращался к своей спасительнице.