— И не реви. Все с твоим парнем нормально будет.

Я не стала разубеждать милосердную женщину в иных связях между мной и Владом. Искренне поблагодарила ее, обняла Геру на прощание и бросилась ко входу, поскальзываясь на сырой после ливня земле.

— Палата 256! — донеслось мне вслед. — Второй этаж направо!

Влад лежал у окна в тесной палате на троих, повернув разбитое лицо к двери. Над бровью несколько швов, левый глаз опух, на скуле огромный синяк, голова перемотана, сломанная рука лежит на тяжело вздымающемся боку. Белоснежный гипс чуть ли не светится на фоне чистого, но посеревшего от времени и частых стирок больничного пододеяльника.

Я тихо прикрыла дверь, стараясь не разбудить соседей по палате и самого Романова. Взяла у стены низкую табуретку и присела рядом с кроватью.

— Слава Богу, — устало прошептала я, прежде чем сжала в обеих ладонях теплые пальцы здоровой руки друга, положила голову на матрас рядом с его плечом и благополучно провалилась в дрему.

Сквозь сон я чувствовала, как деревенеют мышцы. Свернутая поясница ноет, плечи забиваются и затекают. Но я не пыталась сменить позу, потому что тогда ладонь Влада пришлось бы отпустить.

— Завтрак!

Неожиданный окрик разбудил. Я открыла глаза и тут же зажмурилась, ослепленная ярким светом. Осеннее солнце настойчиво заглядывало в окно и уже успело нагреть мне макушку. Я моргнула, медленно разогнулась и посмотрела на Романова. Друг, видимо, тоже только что проснулся. Он сонно щурился и оглядывался, пытаясь понять, где находится.

— Лис, ты почему здесь? — голос после долгого сна хрипел, и парень закашлялся.

Я улыбнулась, облегченно выдохнула и аккуратно освободила ладонь из хватки Романова. Он все утро крепко сжимал ее в ответ, и теперь онемение медленно и неприятно таяло. Свободной рукой я поспешно помассировала кожу, чтобы избавиться от ощущения уколов мелкими иголочками.

— Как ты себя чувствуешь?

Влад окинул себя взглядом, задержался на загипсованной руке и мрачно констатировал:

— Отвратно.

Я понимающе кивнула.

Завтрак разносила та самая медсестра, что на рассвете пустила меня в палату. Она тепло улыбнулась и, поставив на прикроватную тумбочку порцию с кашей для больного, сунула мне в руку коробку печенья и пару чайных пакетиков.

— Стаканы в тумбочке, кулер с кипятком в коридоре, — прошептала она мне на ухо.

— Спасибо!

— И ты тоже ешь и выздоравливай, — покачала головой женщина, ставя рядом с тарелкой стакан с крепким чаем. — Такой большой и сильный, а девушку заставляешь переживать. Она за ночь со стеной начала сливаться. Персонал ставки делал: свалится — не свалится.

Щеки загорелись. Я кашлянула, поймав суровый взгляд друга, и улыбнулась — заплывший глаз, швы и огромный синяк делали его попытки выглядеть грозным — комичными.

Медсестра покачала головой, еще раз пожелала приятного аппетита и ушла, оставляя после себя едва заметный запах медицинского спирта.

— Давай я тебе помогу, — тихо произнесла я.

— Лис, иди домой, — мрачно отозвался Влад.

— Ты сам не справишься, — возразила я терпеливо. — Врач сказал, тебе пока нельзя двигать рукой.

— Ты всю ночь здесь просидела? — казалось, Романов не слышал моих слов. — Ты же была вчера на ринге, я не сошел с ума?

— Сидела. Была. Не сошел, — фыркнула я в ответ и упрямо продолжила: — Влад, тебе нужно поесть.

Друг мотнул головой и нахмурился. Попытался привстать, но скривился. Я помогла ему поставить подушку и облокотиться на спинку кровати. Теперь Романов не лежал, а сидел рядом, и от этого его грозный взгляд воспринимался серьезнее.