- Садись и ешь, - в голосе мужчины звучала злая досада.

У меня же, нос распух и не дышал от часового рёва, волосы всколочены, как у ведьмы, рука с ложкой трясётся так, что до рта почти ничего не доношу.

Мужчина быстро ел, время от времени зыркая на меня острым колющим взглядом. От каждого такого я испуганно вздрагивала всем телом. Мне удалось, с трудом, впихнуть в себя всего несколько ложек супа, когда мой сотрапезник уже не только съел весь свой суп, но и кашу с тушёнкой и большую половину салата.

Он как-то тяжело поднялся и поставил на огонь чайник. Потом положил немного каши с мясом и плюхнул тарелку с этим передо мной, пододвинул остатки салата. Я тяжело вздохнула, понимая, что заставляет есть. Он сел напротив и, молча, хмуро смотрел на меня, пока я доедала. Это было так мучительно, что я уже запихивалась, пока не закашлялась. Он раздражённо несколько раз ударил по спине, помогая прокашляться. Тоже больно.

Закипел чайник.

- Можешь звать меня Михаил, - словно нехотя, сообщил мужчина, стоя ко мне спиной и делая нам две чашки чая.

- А я.. - я знаю, как тебя зовут, оборвал меня Михаил и поставил передо мной чашку, - пей и ложись. Завтра рано вставать.

Спала я на полу, там же, где очнулась, на куче грязного тряпья.

А утро для меня началось ночью. По крайней мере, солнце ещё не встало, когда Михаил отвёл меня на работу и запер в цехе.

Я снова стояла возле стола, а рядом полная клеть капусты.

Когда неожиданно звякнула дверь, я с ужасом посмотрела на, наполовину полную, клеть, и вся сжалась. Мужчина подошёл к столу и бросил на него женские тёплые чёрные перчатки. Вышел, не сказав ни слова, только звякнула задвижка на двери.

Руки у меня уже страшно замёрзли, поэтому перчатки я натянула не задумываясь. Когда пальцы согрелись, даже работа пошла легче.

Вечером, к приходу Михаила в клети оставалось четыре кочана. Он подождал, давая мне окончить работу, и когда клеть опустела, начал снимать ремень. Я как увидела, сразу заревела. И к поддону вёл и через колено перекидывал он меня уже рыдающую во весь голос. Четыре удара - не девятнадцать, и наказание закончилось очень быстро, но я продолжала плакать и в туалете, и всю дорогу до спального домика.

Горько рыдала пока готовила нехитрый ужин и, когда он вернулся и рявкнул:

- Прекрати выть!

Я-то прекратила, но слёзы сами лились из глаз без остановки, когда мы сели есть. Они стекали по щекам или носу и капали одна за другой в тарелку. Михаил дёрнулся в мою сторону и я, распахнув глаза, уставилась на него испуганно: неужели изобьёт за то, что не могу сдержать слёзы. Он посмотрел мне в глаза и заскрипел зубами.

- Ешь давай быстро и ложись. Завтра рано вставать.

Посуду во второй день он, как и в первый, мыл и убирал сам.

Прошла неделя. Каждую ночь мне снилась капуста. Целый день я старательно работала, но всё равно каждый вечер неизменно получала ремнём. Правда, не больше пяти ударов, но рыдала я потом весь вечер и засыпала в слезах.

Михаила я боялась на подсознательном уровне. Стоило ему приблизиться, меня начинало мелко трясти. Спасало только то, что я общалась с ним дважды в день: когда он будил и отводил меня на работу и, конечно, вечером, когда он принимал мою работу, наказывал, и ужинал со мной.

Сам Михаил спал на удобной кровати за занавеской, а я по-прежнему - на куче тряпья под стеночкой, укрывшись своим же пуховиком. Я уже неделю не мылась, не расчёсывалась и даже не беспокоилась по этому поводу. Михаил уже не воспринимался, как в первый день, мужчиной, скорее был палачом.