Девушка была бледна, выглядела встревоженной, но сохраняла самообладание.

Сделав два шага, я опустился на одно колено и накрыл ладонью ее стиснутые руки. Александра вздрогнула, как будто хотела запретить мне это прикосновение, но потом сама сжала пальцами мою ладонь.

– Что с ним будет? — спросила она после нескольких минут беззвучных рыданий.

– Ваш брат поправится, – сказал я, обрисовывая пальцем ее тонкие запястья, погладил голубые венки.

Руки девушки задрожали и напряглись. Они были маленькими, наверное, вполовину меньше моих, с сухой очень светлой кожей, с тонкими линиями и короткими розовыми ноготками.

Александра не шевелилась, кажется, даже не дышала, и я провел пальцем по ее правой ладони вниз, к мягким подушечкам. Губы мои пересохли, язык онемел, горло сжалось. Ничто на свете сейчас не смогло бы заставить меня издать хотя бы звук, и выпустить тонкую женскую ладонь из своих рук. Я наклонился и поцелуем прикоснулся к кончикам ее пальцев.

Если бы вместо поцелуя до ладони дотронулось раскаленное железо, она не смогла бы отдернуть ее быстрее. Я неловко отшатнулся, а девушка вскочила со стула и прижалась спиной к стене. На ее лице явственно читался ужас.

Меня бросило в жар, щеки запылали, а в ушах запульсировала кровь. Я поднялся и заставил себя встретиться с Александрой глазами. Она выглядела напуганной – и не удивительно.

– Простите меня…, – начал я, но недоговорил, слова застряли в горле.

В этот момент на пороге показался рыжий Пахом, за ним появилась тощая старуха-знахарка, одетая в лохмотья.

Она протянула ладони к горячей печи, пытаясь отогреть озябшие кривые пальцы. Мгновение спустя перевела тяжелый взгляд на меня, молча смерила с головы до ног, словно прикидывала, на что я могу сгодиться. Затем опустила на пол тяжелую с виду корзину.

В тот же миг к гостье кинулась хозяйка и запричитала что-то невнятное. Я смог разобрать только отдельные слова: «болезный» и «жар».

Знахарка подошла к мальчику, потрогала лоб, взяла его безвольную руку, и он застонал.

– Тише, все хорошо, – прошептала Мокша и повернулась к встревоженной Александре. – Уж больно слаб братец твой, княгинюшка. Сейчас я ему отвара дам испить, чтобы жар снять. Но на все воля Божья.

Знахарка достала из корзины маленькую крынку, прикрытую тряпицей.

– Натоплено жарко в избе, – проворчала она, обернувшись на хозяина. – Дров больше не подбрасывай, Тимофей Ильич.

– Так ведь дрожит малец-то, – нерешительным тоном ответил он.

– Не топи говорю, – рявкнула старуха. – Ловко приподняла голову больного и влила ему в рот несколько глотков темного отвара.

– Не надо, папенька, – пробормотал Иван, отталкивая ее руки.

– Бредит, – испуганно вскрикнула Александра.

– Ничего, сейчас полегчает, – качнула головой Мокша.

Мальчик стал дергаться, закатил глаза, потом обмяк, откинулся на подушку и замер.

Александра бросилась было к брату, но строгий взгляд знахарки остановил ее.

– Не тронь его, пусть поспит, – бросила старуха. – Злобный дух пытается овладеть душой мальчика, тьма жертву требует. Ты помолись покамест, княгинюшка, авось и смилуются боги над братиком твоим. А мне идти надобно. Попытаюсь запереть болезнь в теле животного.

Охрипшим голосом, выдававшим ее чувства, Александра спросила:

– Что значит запереть болезнь?

– Не думай об этом, девочка, – раздался скрипящий голос Мокшы. – Иди к брату.

– А если мальчика все-таки в город отвезти? – вмешался я.

– Нельзя ему, растрясете в пути, – рыкнула знахарка. – Да и река из берегов вышла, все дороги размыла. Только через седмицу дождь закончится.