Были, конечно, и радости. Вера навсегда запомнила, как ребенок впервые шевельнулся у нее в животе. Сидя на лекциях, она блаженно улыбалась, мысленно разговаривая с таинственным существом, и оно весело отвечало ей легкой морзянкой. Она работала, чуть не засыпая за столом от усталости, Антонина Ильинична гнала ее спать, а Вера все с той же с улыбкой отвечала:

– Ничего, я в хорошей компании. У меня тут один футболист голы забивает.

Они заранее купили кроватку, коляску, манежик и полное приданое. Это считалось плохой приметой, но оставить ребенка без кроватки и без одежек было бы еще хуже. У Антонины Ильиничны было в Долгопрудном много знакомых, мебель и коляску удалось купить недорого. Только со «строллером» решили повременить. Пусть малыш подрастет и начнет держать спинку.

И вот в конце апреля футболист пробил одиннадцатиметровый. Началось исподволь, так незаметно, что Вера поначалу ничего не поняла. С утра ее мучили тянущие боли в пояснице, но такие боли донимали ее уже давно, и она встревожилась далеко не сразу. Лишь заметив, что приступы стали регулярными, она пожаловалась Антонине Ильиничне. Та всплеснула руками:

– Что ж ты молчала?! А я смотрю, ты места себе не находишь…

– Я думала, у меня еще есть неделя, – виновато оправдывалась Вера.

Антонина Ильинична вызвала «Скорую» и отвезла Веру в роддом. В роддоме была уже другая женщина-врач, громадная, могучая, как борец сумо, громогласная акушерка.

– Ну, девка, держись, – пророкотала она густым басом, осмотрев Веру. – Полежи тут покудова. Попыхти, помогает. Можешь поорать, душу отвести.

Но Вера старалась не кричать, только стонала время от времени и терпела молча. Ей казалось, что это мучение тянется уже лет сто, но, когда борчиха сумо снова вошла в предродовую палату, оказалось, что прошел всего час.

– Долго еще? – спросила Вера.

– Это уж как пойдет. Ничего, милая, ничего, – успокоила ее акушерка. – Другие, бывает, сутки маются, а у тебя вон уже какие промежутки короткие. Потерпи.

Терпеть пришлось четыре часа.

Наконец богатырша скомандовала:

– Пора.

– А тут впереди меня женщина есть, – Вера подбородком указала на роженицу, которую привели в предродовую палату еще до нее.

Ответом ей был раскатистый смех.

– Ну ты даешь! – Акушерка даже отерла с глаз выступившие слезы. – Думаешь, тут очередь, как в магазине? Ей еще лежать и лежать, а тебе рожать пора. Поехали.

Акушерка нравилась Вере. Пергидролевая врачиха терроризировала ее до самого конца:

– Родишь недоноска грамм на шестьсот, своими же костями задушишь.

А эта женщина, простая, крупная, грубоватая, в отличие от пергидролевой Кассандры из консультации, не пугала ее и все принимала как должное. И на каждом шагу объясняла, что происходит и что надо делать. Мало того, она помогала Вере: растирала ей поясницу, массировала икры, подсказывала, как дышать.

– Пока не тужься, – гремела акушерка. – Я скажу когда. Ничего-ничего, родишь как миленькая, у меня все рожают.

Опять накатили минуты чудовищной боли. Потом отпустило. Потом снова боль…

– Головка вставилась! – докладывала акушерка. – Ну теперь давай! Давай, давай, как на горшке… Тужься, тужься… Так… хорошо… потужься… все нормально. Процесс пошел.

Но процесс пошел не совсем так, как надо бы. Головка пошла было личиком.

– Вкати ей промедольчику, – велела акушерка медсестре.

– Не надо, – запротестовала Вера. – Я потерплю.

– Мне отсюда виднее, чего тебе надо, а чего не надо, – нахмурилась гренадерша. – Тебе надо расслабиться.

У Веры были тонкие, глубоко спрятанные вены, медсестра билась-билась, но так и не смогла ввести иглу.