А если нет  – наступает возмездие, – Митар обнажил зубы. Оскал вышел жутковатым, но он этого и добивался. – Взаперти чем питаться прожорливой сущности? Да хотя бы отступником. Или разъяренный демон просто мстит.

Когда на глухие крики прибежала охрана, уже было поздно. Потом по провинции долго гуляли жуткие слухи о зверски изувеченной магичке. Откуда людям знать, что одурманенная сущностью отступница начала поедать сама себя. Так как руки ее были скованы, она погрызла все, до чего смогла дотянуться: губы, часть щек, плечи…

Мы не стали ее мучить, хотя следовало бы. Но гуманность и нам не чужда, поэтому быстро упокоили, тем более ей  все равно грозило обезглавливание, затем сожжение и развеивание пепла.

Как и ожидал: в классе стояла тишина. Инквизитор улыбнулся и бодро произнес:

– Что ж, теперь записываем тему: «Классификация низших сущностей»…

5. = 5 =

Первый раз я с облегчением выдохнул, когда выудил из ямы сумку и убедился, что изнутри она не успела пропитаться водой, и учебник почти не пострадал. Второй, когда добрался до своего этажа никем не замеченным.

– Ой! – спохватился, что надо бы поблагодарить магистра инквизитора. Обернулся, но Митар уже ушел. Вроде все обошлось, можно радоваться, но почему-то я вновь остро чувствовал одиночество в пустующем длинном коридоре.

Оказывается, идти в ночи, ощущая за спиной сильного человека – такая роскошь.

Теперь предстояло пробраться до своей комнаты. Я ступал тихо, обходя комнату коменданта стороной, но мадам Пуасси обладала поистине великолепным слухом. Ее дверь распахнулась, и при виде чумазого меня ругань застряла в горле женщины.

– Доброй ночи, мадам Пуасси, – промямлил я и бочком попятился к своей двери.

– Стоять! – рявкнула она.

– Я упал, немного испачкался, но сейчас все отмою и следы за собой протру!

Комендант этажа вперила руки в бока и, прищурившись, справилась:

– Теперь-то какую пакость сотворил?

– Нет, – завертел головой. – Я в павильоне был, засиделся, а на обратном пути шел и упал.

– Да ну? – недоверчиво хмыкнула она и кивнула, – мойная там.

И я под тяжелым взглядом пошел туда. Отмывшись, вышел и нарвался на пристальный взгляд мадам.

– Ссадины тоже сами проступили?

– Угу.

– Кто?

– Не знаю, темно было…

Потом стирал костюм, расправлял, развешивал… – и лег под утро. Не удивительно, что встал с большим трудом, клевал носом и опоздал в столовую. И если бы не мадам Пуасси, угостившая бутербродом, не знаю, как бы высидел лекции.

На русловедении, подперев рукой щеку, дремал и ничего не слышал.

На уроке художества оживился. Преподавательница раздала нам копии одной гравюры, листы, карандаши и предложила срисовать ее.

Ладно. Со всем старанием, высунув язык, я пытался изобразить поляну с лошадью и жеребенком. Рисовал и правой рукой, пробовал и левой. Умом подмечал, что не так, но руки жили своей жизнью и чертили каракули. Из-за вытянутых тел животных, морд с неправильным прикусом и поджарыми животами, как у голодных собак, лошади мало походили на себя. Да и деревья с кустарниками на заднем фоне тоже выходили неказистыми. Зачет я получил просто за присутствие и старание. Оглядев мои испачканные пальцы, кончик носа, преподавательница вздохнула и сказала:

– Свободен.

Я обрадовался, но следующей парой шло чистописание. И преподавала этот предмет, конечно же, мадам Луанир. Увидев меня, она стиснула руками указку, с которой вошла в класс и, с плохо скрываемым злорадством, процедила:

– Вопет, к доске!

Встал, подошел, искоса посмотрел на ее натянутую улыбку и тихо предупредил:

– Со вчерашнего дня я грамотнее не стал.