– Человек моего ранга не может быть доносчиком, – запальчиво возразил Мален.

– Твоего ранга? – воскликнул Гревен, улыбнувшись.

– Мне предлагают Министерство юстиции.

– Ты ослеплен, – понимаю. Значит, на мне лежит обязанность осмотреться в этих политических потемках, нюхом найти выход. Между тем нет никакой возможности предвидеть, какие события могли бы вернуть Бурбонов, если такой полководец, как Бонапарт, располагает восемьюдесятью кораблями и четырехсоттысячной армией. Самое трудное в выжидательной политике – это предугадать, когда пошатнувшаяся власть падет; а власть Бонапарта, друг мой, находится в стадии укрепления. Не Фуше ли решил тебя позондировать, чтобы выведать твои затаенные мысли и от тебя избавиться?

– Нет; в посреднике, с которым я имею дело, я не сомневаюсь. К тому же сам Фуше никогда бы не подослал ко мне этих двух обезьян: я их слишком хорошо знаю, чтобы не насторожиться.

– А меня они пугают, – сказал Гревен. – Если Фуше не сомневается в тебе, не хочет тебя испытать – зачем же он их тебе навязал? Фуше не выкинет такой штуки без причины…

– Вот это для меня очень веский довод, – воскликнул Мален, – и с этими двумя Симезами я никогда не буду спокоен; быть может, Фуше, знающий мое положение, не хочет их упустить и думает через них добраться до Конде?

– Эх, старина, при Бонапарте не будут беспокоить владельца Гондревиля.

Подняв голову, Мален увидел в густой листве липы ствол ружья.

– Я не ошибся: я слышал сухое щелканье взведенного курка, – сказал он Гревену, прячась за толстым деревом; нотариус, встревоженный внезапным движением своего друга, последовал его примеру.

– Это Мишю, – шепнул Гревен, – я вижу его рыжую бороду.

– Не надо показывать, что мы испугались, – заметил Мален; он неторопливо пошел прочь, несколько раз повторив в раздумье: «Что ему нужно от тех, кто приобрел это имение? Ведь не в тебя же он метил. Если он слышал наш разговор, придется за него взяться! Надо было бы пойти в луга. Но мне и на ум не приходило, что даже воздух может таить в себе опасность».

– На всякую старуху бывает проруха, – ответил нотариус. – Но пустяки, он был очень далеко, а мы говорили шепотом.

– Надо будет рассказать Корантену, – ответил Мален.

Несколько минут спустя Мишю вернулся домой; он был бледен, лицо его искажено.

– Что с тобой? – испуганно спросила Марта.

– Ничего, – ответил он, увидев Виолета, присутствие которого поразило его как громом.

Мишю взял стул, спокойно сел у очага и бросил в огонь какую-то бумажку, которую он вынул из жестяной коробки, – такие коробки дают солдатам для хранения документов. Заметив это, Марта вздохнула, как человек, освободившийся от тяжкого гнета; зато Виолет был сильно озадачен. Управляющий с неподражаемым хладнокровием прислонил карабин к очагу. Марианна и мать Марты пряли при свете лампы.

– Ну-ка, Франсуа, спать! – сказал отец. – Сейчас же ложись!

Он грубо схватил сына и унес его.

– Сходи в погреб, – шепнул он ему, когда вышел на лестницу, – возьми две бутылки маконского вина, отлей из них по трети и добавь коньячной настойки, которая стоит на полке; потом нацеди полбутылки белого вина и подмешай туда водки. Сделай все это половчей и поставь все три бутылки на пустой бочонок у входа в погреб. Когда я открою окошко, выйди из погреба, оседлай мою лошадь и поезжай на ней в Пото-де-Ге. Жди меня там.

– Мальчишка никогда вовремя не ложится, – сказал управляющий, возвратясь на кухню, – все хочет быть как взрослые, хочет все видеть, все слышать, все знать. Вы у меня тут весь народ перепортите, папаша Виолет.