Усатый плотоядно облизнулся и добавил:

— Девка красивая, что спасу нет.

Сергос скрипнул зубами. Кровь застучала в ушах, кулаки непроизвольно сжались. Вот, значит, о каких представлениях шла речь. Зверство! Конечно, он знал, что люди в большинстве своём не отличаются высокой моралью. Но одно дело просто знать об этом, как о далёком отвлечённом несовершенстве мира, и совсем другое — столкнуться лоб в лоб, когда этот толстый пройдоха так буднично говорит о том, что женщину отдадут на поругание чудовищам, и люди готовы платить за то, чтобы на это посмотреть.

— Милорд желает присутствовать? — до кипящего Сергоса вновь донёсся масленый голос трактирщика. — Если да, то нам нужно торопиться. Всё вот-вот начнётся, охочих до зрелища очень много…

— Веди! — Сергос встал так резко, что усатый даже отскочил от него.

Наёмники тоже поднялись.

— О, нет-нет, пройти может только милорд! — запротестовал толстяк.

Винс вопросительно смотрел на Сергоса, остальные трое наёмников — на своего старшего.

Сергос остановил их жестом.

— Побудьте здесь.

Наёмники переглянулись и медленно опустились на свои места.

— Двадцать пять серебряных, милорд.

— Что? — не расслышал Сергос.

— Двадцать пять серебряных за вход, милорд, — со всей доступной ему учтивостью повторил усатый, — и оставьте ваше оружие.

Сергос отсчитал монеты, но вместо того, чтобы положить их в протянутую руку, швырнул на стол. Толстяк, ничуть не растерявшись, собрал серебро и выразительно посмотрел на меч Сергоса.

— Оружие я оставлю моим людям, — бросил Сергос.

— Прошу за мной, милорд.

Они прошли через заметно опустевший общий зал. Даже бард куда-то делся, хотя Сергос был уверен, что балладу тот так и не допел. Спустившись по крутой лестнице, оказались у большой кованой двери. Охраняли её разбойничьего вида стражники. Трактирщик едва заметно им кивнул, и они открыли дверь, пропуская Сергоса внутрь.

Он вошёл, ещё не до конца понимая, зачем туда идёт и что будет делать дальше. Тело жило своей жизнью, двигаясь вперёд, и разум за ним не поспевал.

Его взгляду предстал подвал, ярко освещённый настенными факелами, полный людей. Пахло по́том, смолой и выпивкой. Особенно плотно теснились и шумели в центре комнаты. Сергос двинулся туда.

Пробравшись сквозь толпу, он вышел к краю бойцовой ямы, так он назвал для себя каменную чашу, вокруг которой собрались зрители. Яма была глубокой, с отвесными стенами. Поверху её огородили ещё и решётками, очевидно, чтобы восторженные зрители в неё не свалились.

Три бъёрка, водных духа, скользили по дну ямы, поджидая жертву. Овеществлённые, чтобы их могли видеть обычные люди. Тёмные, влажно-бугристые, под завязку накачанные какой-то уродливой магией. От них исходили эманации голода, злобы и похоти. По позвоночнику Сергоса словно проползло что-то холодное и скользкое, а потом свернулось где-то в районе груди. Подкатила дурнота, которую он не сразу и с изрядным трудом поборол.

— Начинают, начинают, — прошелестел по толпе восторженный шепоток.

Из только что открывшейся двери в стене ямы вытолкнули тонкую, хрупкую девушку, совершенно нагую, прикрытую лишь длинными волосами. Толчок был сильным, она не сохранила равновесие и упала на колени. Бъёрки заметили свою жертву и медленно заскользили по направлению к ней. Толпа заулюлюкала.

Девушка с видимым трудом поднялась. Пламя факелов играло на белоснежной коже, оттеняя многочисленные синяки и ссадины, браслеты из чёрного металла тускло мерцали. Блестящие тёмные фигуры неумолимо приближались к ней. Она, пошатываясь, пятилась, пока не упёрлась спиной в стену ямы.