«Нуу.. тутошним провозвестникам так вообще известны только восемь, – невзначай шепнул доппельгангер, но воочию себя не явил. – Те, что приняли от Всевышнего имена. А наш вот.. ты смотри, от имени отказался! Особенный, куда деваться! Даже вон Утренняя Звезда, и тот…»

«Замолчи… – я с силой стиснул голову холодными пальцами. – Прошу тебя, замолчи!»

На фоне всех этих жестоких до озноба откровений то, что кто-то меня теперь ищет, не сильно и волновало: меня, в конце-то концов, искали существа пострашней – с Хранителями, уж бьюсь об заклад, не сравнился б ни один и самый талантливый местный некромант.

«Ты вот знал, что ангелам, да даже и самим Архангелам запрещено творить?» – заботливо поинтересовался двойник с такой интонацией, словно спрашивал «ты вот знал, что кальций укрепляет кости?»

Мне захотелось с остервенением завыть на Луну, пока её никто ещё не проглотил. Видно, уловив моё настроенье, доппельгангер благоразумно умолк. Одиночество, тем не менее, облегчения не принесло.

Всё то время, что я боролся с собой, люди мало обращали на меня внимания, а ведь они зачастую делаются довольно любознательными, когда не стоило б. На руку сыграло, по всему судя, то, что в большом шумном мегаполисе и без меня полным-полно чудаков. Я, в свою очередь, ныне прекрасно отыгрывал роль одного из них, ни на шаг не отступая от прописанного для сумасшедших сценария.

Было около трёх часов ночи, когда, чуть опамятовавшись, я стал потихоньку различать что-то кроме мерного плеска волн. В глубине мелькнуло серебристой чешуёй чье-то длинное белесое тело, и скрылось впотьмах. На дымном, розовато-сером небосклоне, как губка, вбирающем в себя зарево ночных огней, не проступала ни одна даже мерклая звездочка: хмурая высь оказалась плотно затянута многослойным войлоком туч, не имеющем на своём грузном теле прорех. И это здорово огорчало: холодными ночами я любил послушать невесомые перезвоны созвездий, в те редкие моменты, когда небеса всё-таки прояснялись. Звёзды, какими я видел их, отнюдь не являли собой сплошь сгустки безжизненного раскалённого газа, сколлапсированного чудовищной гравитацией, и представлялись мне куда более разумными, нежели горемычные обитатели этой планеты, да и понимал я их, пожалуй, лучше. Голоса небесные звучали до того прекрасно, что мало кто, думается, пожелал бы слушать песни и самых сладкоголосых земных сирен, услышав единожды хрустальную речь далёких солнц. Музыка сфер, как-никак. До чего же мне этого не хватало! Но, вопреки трезвомыслию, я всё же желал внимать и людским голосам тоже, пускай и имея доступ к чему-то неизмеримо большему.

Вдруг ни с того, ни с сего я припомнил последнюю встречу с Михаилом. Как только отважился я, неоправданно присвоив себе роль наставника, чему-либо его учить вообще?.. Сейчас за беспочвенную самонадеянность я искренне себя презирал. Ловко оперируя информацией, подслушанной в шорохе околоземного реликта, я в конечном итоге не мог поведать больше, чем то вмещали слова: так уж я был устроен в своих бесконечных адаптационных подражаньях.

Предав собственные идеалы и не прекращая притом святотатствовать, я, несмотря на то, внутренне испытывал острую потребность быть полезным, нужным. Хоть где-то. Хоть кому-то. Моя капризная природа настойчиво требовала смысла, некоей реализации в собственном существовании. И, раз уж я не мог впредь служить Создателю ни инструментом, ни подспорьем, так легкомысленно решил сделаться чем-то свыше.. для человека, без особого труда достигнув своей эгоистичной цели: молодой маг и впрямь восхищался мной, беспечно прощая за оговорки и ошибки. Он так отчаянно искал божественного, так жаждал его, не осознавая, что то, что он пытается обрести, его никогда не покидало, не пряталось и не таилось по тёмным эзотерическим углам, испокон времён пребывая в нём самом. Неотлучно. Однако пытливый человеческий разум упрямо требовал доказательств, просторов и перспектив. А что может быть проще? Проще, чем эта выстуженная всеми ветрами высота?..