Как долго я смогу сдерживаться? Может мне себя на цепь посадить? Какая прививка от тебя существует, ведьма? Ты хуже самых страшных болезней. Хуже всякого бедствия.

В горле Сахара, а в руках непрекращающееся покалывания нервных окончаний. Тех, что еще не выжгло огнем желания.

Я стою на пепелище своей способности мыслить здраво. Когда пальцы соскальзывают с головы и отстраняются, я вдыхаю, втягивая в себя слишком много ее запаха. Непозволительно приятного…Не дозволенного. Скорее запретного. Моя линия, за которую переходить смерти подобно.

Качнувшись на пятках, я открываю глаза и смотрю в одну точку. А затем медленно разворачиваясь, окидывая Свету внимательным взглядом. В ушах давление лупит так, что я не слышу вообще ничего, только вижу ее движущиеся губы.

Меня клинит, а она смотрит открыто, без задних мыслей, смотрит и явно понять не может, что происходит. Резко дергаю руками в ее сторону и обхватываю голову, пальцы тонут в мягких волосах, и я себе это позволяю. Падаю в обрыв, расправив руки в разные стороны. Позволяю без зазрения совести вдыхать ее запах, что сейчас льется в мои легкие жидким стеклом, опаляя внутренности. Самый сладкий и одновременно огненный аромат в моей жизни. Он выбит у меня изнутри, его я точно узнаю из тысячи, ним я рад напитываться без остатка.

Ломает вдоль и поперек, руки сжимаются чуть сильнее, и я, прикрыв глаза, резко наклоняюсь к ней и касаюсь губами лба, одновременно проговаривая:

—Спасибо, Света, помогло…—нихера не помогло, от соприкосновения лицо воспламеняется. Член в штанах начинает болеть. Втягиваю воздух и отпускаю ее, ощущая, как перед газами начинают черные точки танцевать. Кажется, что отойду и просто умру.

—Пожалуйста, — звучит надсадное и такое же хриплое, как у меня.

Отпускаю с жутким скрипом внутри грудины и ухожу в сторону душевых. Мне сейчас, блять, очень надо вспомнить, что бывает в четырнадцать лет, когда утренний стояк и постоянные мысли о сексе сводят тебя с ума, а желание присунуть хоть кому-то — единственное в твоей бестолковой башке. Захожу внутрь, стягивая на ходу одежду, и готов заниматься самоудовлетворением, грубо швырнув дверцу кабинки о стенку.

Могла бы слететь, и похер. Я прислоняюсь горящим лбом к ледяному кафелю и даже не пытаюсь блокировать мысли насчёт тех пальчиков, что еще недавно ласкали мою кожу. Я позволяю себе фантазиям о Свете хлынуть в мой воспаленный мозг и все там нахрен уничтожить. Все берегоукрепляющие элементы снесены цунами, а я давно уже на дне и не пытаюсь выгрести. Похуй. Меня душит ощущения вращения вокруг девочки, которую мне нельзя.

На-хе-ра? Толку все равно не будет, как ни пытайся, как ни старайся не думать о ней, не представлять, не видеть во снах, не возбуждаться от ее голоса. Не рисовать в уме бедра, грудь и плоский животик. Не представлять ее голой под собой. Кричащей от того, что ей хорошо со мной. По факту и без.

Не выходит.

Кончаю быстро, меня аж оглушает на мгновение, и я еще долго стою и пытаюсь привести дыхание в порядок.

Нет, это баста. Мне надо выпустить пар с нормальной живой женщиной, иначе в следующий раз я просто сорвусь и тогда будет очень плохо, очень. Придется самому себе сломать руки и ноги. А кто будет защищать ее? Кто, мать вашу?

Со стоном ударяюсь о кафель, врубая воду и смывая с себя возбуждение. Пиздец. Это все полный и беспросветный пиздец, в котором я живу и очень жду следующего момента, чтобы снова накрыло. Это нормально?

Вылезаю с душа, все еще вибрируя от того, что только что пережил. Член еще стоит. Да у меня он, блять, все время стоит рядом с ней и не рядом с ней, потому что даже если не рядом, в мозгах у меня она всегда перед глазами.