Это моя первая татуировка – а потому я и вправду с ужасом жду боли и крови. Но все оказывается не так страшно, как представляет мой перепуганный и напряженный мозг: то ли у меня высокий болевой порог, то ли господин Невис – опытный и аккуратный татуировщик, – но процедура проходит довольно быстро и легко, если не считать противного и совершенно ненужного кляпа: я ведь решила быть пай-девочкой и не дергаться. Только вот убеждать в этом моих похитителей – затея уже бесполезная.
Закончив, мужчина смазывает готовую татуировку каким-то раствором и закрывает свежий рисунок специальной прозрачной пленкой:
– Придется немного поберечься. Впрочем, думаю, тебе и так тут не дают купаться не по расписанию или употреблять алкоголь.
Я морщусь:
– А жаль. Я бы выпила чего-нибудь крепкого.
– Если завоюешь доверие и любовь своего хозяина – он позволит тебе это и многое другое.
– У меня нет хозяина, – огрызаюсь я в который раз за последние несколько дней.
– Тут ты не права, – господин Невис кивает на мою татуировку. Она маленькая – всего-то три на три сантиметра, и аккуратно начерчена тонкими черными линиями, – но все же ясно говорит о моей принадлежности мистеру Азару. Я теперь – рабыня, и никакой Древний Рим не нужен: этот ад происходит в две тысячи двадцать первом году.
– Все это скоро закончится, и вы все заплатите за свои преступления, – говорю я уверенно. – И вы, и мистер Азар, и его прислужница Асель, и врачи, что проверяли, потеряла ли я девственность, и те страшные люди, которые крадут и продают женщин, как товар, как мясо на рынке...
– Это многолетний и очень важный бизнес в Объединенных Арабских Эмиратах, – говорит господин Невис безэмоционально, так что я не понимаю, одобряет он сексуальное рабство или не очень. – Ну а тебе пора возвращаться в свою комнату и немного отдохнуть. И мой тебе совет: слушайся хозяина.
Мне так и хочется послать этого непрошенного советчика куда подальше, но я старательно сдерживаюсь. Сейчас смысла в этом противостоянии нет никакого. Лучше уж прикинуться на некоторое время послушной и даже смирившейся со своей участью, а как только мой похититель немного ослабит хватку, нанести неожиданный удар...
Вот только как это сделать?!
Пока у меня нет никакого плана, даже примерного.
Я покорно возвращаюсь в свою просторную и светлую комнату-тюрьму, съедаю принесенный Асель завтрак, ложусь в постель, внимательно разглядывая сделанный на коже рисунок сквозь пленку...
Беречься. Это слово почему-то крутится у меня в голове не переставая, словно в нем есть дополнительный смысл, двойное дно...
Потом мне приносят обед и ужин. Между приемами пищи я просто лежу на кровати, то засыпаю, то просыпаюсь в жарком бреду... Кондиционер работает исправно, но температура воздуха за окном все равно слишком высокая, а у меня даже окна открыты так, что руку можно просунуть только между прутьями решетки... Золотая клетка, иначе и не скажешь.
Проснувшись в очередной раз, я вдруг понимаю, что татуировка под пленкой чертовски сильно чешется. Отрывать пленку нельзя – можно занести инфекцию. Расчесывать – тем более.
А может...
Я дожидаюсь темноты. Когда сумерки сгущаются и мягкой пеленой опускаются на сад и дом моего похитителя, между прутьями решеток на окнах наконец начинает струиться свежий воздух, а видеокамеры больше не могут запечатлеть в деталях происходящее в комнате. Тогда я ложусь на кровать лицом к стене, чтобы еще лучше спрятаться, и в полной темноте осторожно тяну за край пленки... Обожженной кожи касается прохладный воздух, а пальцы так и тянутся расчесать свежую татуировку. Я позволяю себе это в надежде, что утром рисунок распухнет, и мистер Азар испугается, что у меня инфекция... Тогда, может быть, он отвезет меня в больницу, и мне удастся сбежать? С наслаждением завершив свою коварную диверсию, я осторожно прилепляю пленку на место и наконец окончательно засыпаю.