- Зачем?

- Я откуда знаю? Мне мама так обтирание делала.

- Ну, ладно, - повела я плечами и села у изголовья кровати. – Хотя, я бы и постоять могла.

- Не гунди, а. Башка трещит, - положил Матвей свою голову мне на колени и, шумно вдохнув, подобрал сопли. – Ну. Втирай. Что у тебя там?

- Вода и тряпка. Можешь спать.

- Угу.

Снова убрала со лба его волосы, смочила в тазике полотенце, выжала и приложила к горячему лбу. Матвей поморщился – видимо, ощущения от мокрого холодного полотенца на голове не самые приятные.

- Что это за тряпка? – спросил он с закрытыми глазами, пока Ириска вновь устраивалась на его груди поверх одеяла. – Чистая?

- Можешь не волноваться. Я лично ее простирнула сразу после того, как отмыла Ирискино дерьмо.

- Я хочу волноваться, но у меня нет сил. Так что я охренительно спокоен.

- Счастье-то какое, - заметила я иронично. – Слушай, не хочешь «скорую», давай позовём кого-нибудь из твоих родственников или знакомых. Пирсюху например…

Зачем я постоянно о ней вспоминаю?

- Сейчас ночь. Никто не приедет. Можешь просто перевесить свои серьги на соски, чтобы мне стало легче. Заодно Сосиска с твоими висюльками поиграет. Я про серьги, если что.

- Дурак, - хохотнула я, шутливо накрыв его глаза влажным полотенцем.

- Во-во! Вот так оставь. Кайф.

- Так нормально? – спросила я, приложив к шее Матвея влажное полотенце.

Его мелко потряхивало, и это мне совсем не нравилось.

- Угу, - протянул он в полудрёме и положил свою горячую ладонь поверх моей кисти. – Какая у тебя холодная рука! Оставь тряпку, потрогай здесь, - приложил он мою ладонь к своему лбу и перевернул тыльной стороной, когда ты согрелась от его кожи. – Всё, срок твоей холодной годности истёк.

- Слушай, Матвей, может, тебе сходить в прохладный душ или на улицу ненадолго выйти. Или, может, вообще догола раздеться и уксусом обтереться?

На последних моих словах глаза Матвея открылись и сосредоточились на мне.

- Ты что-то сказала про раздеться догола? Хочешь увидеть, насколько волосато моё лукоморье и каков там дуб?

- Ты дурак?

- А жаль. Там чудеса…

- Там леший бродит… - продолжила я на автомате.

- Ну, ни то, чтобы он там прям бродит сейчас. Так, кимарит. Скукожившись. Как бомж у батареи.

- Фу, боже! – спрятала я своё лицо в ладонях и откинулась на спину на постель в приступе тихого смеха, пока на моих коленях смеялся Матвей. – Моя жизнь больше не будет прежней. Как это развидеть?

- Ты уже представила? – дразнил меня Матвей и, поймав за руки, потянул обратно в сидячее положение.

- Я просто вспомнила, как выглядят бомжи. Не думала, что после тридцати у мужчин там всё настолько запущенно.

- Мне еще не после тридцати. Только-только тридцать исполнилось.

- Мм, пацан совсем, - усмехнулась и снова смочила полотенце, чтобы приложить его ко лбу мужчины, но сначала коснулась его ладонью. – Ты уже кажешься не таким горячим, как раньше.

- Опять шутки про мой возраст?

- И про него тоже.

- Издеваешься? – серые глаза смотрели в мои. Лёжа головой на моих коленях, Матвей казался мне совершенно уязвимым. Как ребенок, который, ко всему прочему, еще и с соплями.

- Хочешь я устрою тебе издевательство, которое ты сам же с собой и будешь делать? – хитро спросила я.

- Ты будешь издеваться надо мной моими руками? Это невозможно. Я себя любимого не обижу.

- Ну-ну, - ехидно ухмыльнулась я. – А ты знал, что человек абсолютно всегда видит свой нос? Куда бы ты ни посмотрел, всегда видишь кончик своего носа, просто настолько к нему привык, что не замечаешь.

- И что?

- Ничего, - хмыкнула я нарочито равнодушно. – Посмотри по сторонам. Видишь, что-нибудь необычное?