…в слизи и гное,
в дымящемся Сне
Свин Чел –
Овечий идёт по земле…
финиш отчаяния
рождает сюжет:
коли сидеть на примусе
по-русалочьи (триста лет),
в пену морскую закрутишься
уж всяко быстрей срочка:
виновных, вестимо, нет –
волапюк изберкомовский
дурачка
насмешит –
и кастрирует: от души
право голоса НА… летка-енка, пляши:
«веретено мира кручу,
веретено мира верчу,
в веретено мира кричу,
в веретено мира ворчу:
мама-мамочка,
к чему капуста,
мама-мамочка,
почто залетел аист?
мама-мамочка,
аж в лимфе пусто,
мама-мамочка,
ло-ма-юсь…»
…в пене и пыли,
в отравленном Сне
Свин Чел –
Овечий идёт по земле…
«мозг вживляется в мозг
на оставшуюся тоску:
не знаю, сколько,
ан всё жду «ку-ку» –
коль отпущен телу
железный век,
кали-южкой буду
игорных мекк,
баба-ёжкой, вуду,
допросом-блиц,
лица снов забуду
и, падши ниц
пред слезой девчонки лет,
тик-так, пяти,
когда – дом, аллея,
прощай-прости,
когда рот, алея
от вишен-слив,
открываешь, млея:
«всё это миф! –
дышишь, –
не желаю!» –
и, шепнув п р и в е т
бутафорским елям,
с фляжкой ищешь свет:
но от субботы до субботы
поёт вероника долина
быть может я и доживу
поёт вероника долина
дожить бы, милый, до свободы
поёт вероника долина
да до свободы наяву
поёт вероника долина
поёт
ёт
ёт»
…в латексе боли,
в закованном Сне
Свин Чел –
Овечий идёт по земле…
йодный привкус тела –
то просто пот,
и какое дело
кому до нот,
что «крутила» белка
в немом кино:
нет ни звука больше –
только до-ми-но,
только рифмы пошлость
да вино в стекле:
уязвлённость кожи
атмосферкой – не
средоточье жала
окончанья сна
углеродной шмали,
что несёт, кряхтя,
полкило тротила,
обнуляя пыль
«счастья» и «несчастья»:
сердце – тоже гриль,
эксклюзив la-рюсскi
для гурманов, для
тли, что из скрипящей
подтанцовки дня
выбирает, щурясь,
карту чело-вин:
камень точит воду,
вода «мочит» клин.
…в язвах и гнили смердящей,
во Сне
Свин Чел –
Овечий идёт по земле…
«я сберегу ничьё отражение
на куске своей кожи,
сбегу, а потом нажму на delete…
мама-мамочка,
и долго же я училась
нажимать на delete!
мама-мамочка,
delete только поначалу невмоготу:
потом привыкаешь,
потом не думаешь,
не думаешь,
ну да,
ну то есть
вообще не думаешь об анестезии
(ампутация
белокожей зимы
с кальки
краснощёкого лета!).
мама-мамочка,
ты меня слышишь?
мама-мамочка,
только тебя люблю здесь!»
…в смрадном тошнотище,
в гаденьком Сне
Свин Чел –
Овечий идёт по земле…
когда тело живет своей жизнью,
ну а то самое «невидимое облачко»,
которое называют душой, – своей,
система рас –
страивается:
так тело забывает о другом теле,
душа – о другой душе,
ну а мозг влюбляется в мозг,
соприродный себе,
и от этого телу – ни жарко ни холодно,
душе – ни хорошо ни плохо,
но самому мозгу немного не в кайф,
ведь, как ни крути,
серое вещество не создано для любви,
серое вещество не создано для созвучий –
серое вещество,
серое вещество,
сними скальп с моей оболочки!..
В НАЧАЛЕ БЫЛ МОЗГ
…в склизком молчанье,
в уродливом Сне
Свин Чел –
Овечий идёт по земле…
разделительная полоса «вы» –
погранзона. на карте –
тандем, увы,
разномастных шкурок –
в их «злобе дня»
ничего такого,
что для меня
было б новым – иль с «вы» бы
пришло как «ты»:
иллюзорность буквы смешна –
братвы разговоры сермяжные
затяжны:
разнорядка – дайджесты –
уй-на-ны.
…в адской проказе,
в кащеевом Сне
Свин Чел –
Овечий идёт по земле…
смиренье старше, чем вечность
сирени дикой: во рту
дрожит, смеясь, бесконечность,
чтоб праздных линз пустоту
не уличить в небывалом,
да, онемечив, не взвыть
под потным их одеялом:
«так что там саван на –ить?..»
стелить ли, брить ли – проказа
на боевом экорше:
легка вендетта под фразы
сomedi-club Бомарше.
медовый пряник в музее
лежит, крошась, за стеклом:
мечтает о Колизее