Исидро стоял рядом, глядя сквозь туман на смутно видимый ряд террас.
– Сейчас мы можем войти, – шепнул он. – Я усыпил их так, что моих шагов они не услышат, но за вас я поручиться не могу. Поэтому ступайте тише.
Комната Лотты располагалась на втором этаже. Первый этаж весь пропах застарелым кухонным чадом и пивом. Чтобы не привлекать внимания, фонарь они погасили у порога. Темнота была кромешная, и Исидро вновь пришлось исполнить роль поводыря. Старомодный, с длинным стволом ключ, найденный среди золы, действительно подходил к двери. Заперев ее изнутри, Эшер достал из кармана потайной фонарик и зажег его.
Яркие цвета, усиленные сиянием газового пламени, ожгли глаза. Комната была завалена платьями, туфельками, пеньюарами, безделушками, шалями, кружевами, оперными программками и карточками – все громоздилось как попало, скрывая дешевенькую обстановку комнаты, напоминающей грим-уборную актрисы. Здесь были вечерние туалеты: алые, оливковые, золотистых оттенков, идущих только определенному типу блондинок; замшевые оперные перчатки, запятнанные старой кровью, и веера – из лебединых перьев или разрисованного шелка. Украшенные сапфирами двойные браслеты, ожерелье, серьги и гребень, беспечно брошенные в скомканный черный шелк на столике красного дерева, брызнули искрами света, когда тень, отбрасываемая Эшером, их миновала.
В спальне царил еще более ужасающий беспорядок. Три гигантских гардероба неясно вырисовывались над огромной кроватью, на которой, казалось, никто никогда не спал; их полуоткрытые двери отвисали под тяжестью наброшенных сверху одеяний. Прочая одежда была свалена прямо на кровати: мерцающая мешанина оборок, в которой, как личинки в тухлом мясе, мерцали жемчуга, узкие, с высокими талиями шелковые платья, какие носили чуть ли не полвека назад, и еще более древние одеяния, густо расшитые бусами, рвущиеся под собственной тяжестью, стоило Эшеру приподнять их с пола. Косметика, парики (большей частью светлые) на столике с зеркалом в раме, под которую были засунуты многочисленные карточки, записки, счета. Рядом с кроватью Эшер высмотрел старые туфли, широконосые, с квадратными каблуками – на массивной пряжке сверкнул драгоценный камень; ленты – когда-то синие – выцвели до блеклой серости. Золотые соверены, рассыпанные в углу стола, были покрыты пылью. Подобрав монету, Эшер увидел на ней профиль неудачливого короля Георга.
– А деньгами ее снабжали поклонники? – спросил он негромко. – Или она имела обыкновение грабить их сразу после убийства?
– И то, и другое, я полагаю, – отозвался Исидро. – Да ей много денег и не требовалось. Только платить за жилье, где бы она могла хранить свои вещи. Но, конечно, она бы никогда не рискнула спать здесь – у квартирной хозяйки обязательно бы возникли вопросы. И первый, естественно: почему днем ставни наглухо закрываются.
– Поэтому кладбище Хайгэйт, – пробормотал Эшер, беря со стола счет от портного и разглядывая его сначала с одной, потом с другой стороны.
– Пристрастие вампиров спать среди мертвых, – сказал Исидро, который стоял у двери, скрестив руки на груди, – происходит вовсе не от любви к трупам (хотя я слышал, что многие вампиры так называемых готических времен почитали это чуть ли не своей обязанностью), а просто потому, что в склепы нет доступа солнечному свету. А какие-либо ночные встречи опасности не представляют.
– Я думаю, – заметил Эшер. – Особенно если кто-нибудь затеет ограбление могилы. – Он сосредоточенно сортировал карточки, записки и приглашения, которые вынимал из-за зеркала, складывая их в старомодный, шитый бисером ридикюль с тем, чтобы ознакомиться с ними подробнее на досуге.