- Настя, успокойся! – требует он. – Что случилось?!

- Ты! Это все ты! Верни их немедленно или я убью тебя!

- Настя! – голос отчима неожиданно становится громким и строгим.

Он уже много лет не повышает на меня голос. Из-за чувства вины!

- Уймись! – он перехватывает меня за плечи и встряхивает. Так сильно, что голова запрокидывается, клацают зубы, а очередной крик застревает в горле.

Отчим тащит меня за собой вглубь квартиры. Щелкает выключатель. Яркий свет бьет по глазам.

Он силой усаживает меня и вкладывает что-то в ладони.

Пальцы холодит тонкий фарфор. Подношу кружку к губам. Зубы клацают о тонкий край.

Только сейчас понимаю, что горло пересохло.

Делаю большой глоток и захожусь в кашле. Терпкая тошнотворная жидкость обжигает язык и горло. Огненной волной она падает в желудок и молниеносно расходится по телу приятным теплом.

- Тише, тише, девочка, - Эдик хлопает мне по спине и забирает кружку из рук. – А теперь рассказывай.

- Нет! – вскидываю голову. – Это ты рассказывай, что опять успел натворить и кому рассказать про Дашу и Саакяна!

Он хмурится, но взгляд не отводит. Плохой знак!

- Ничего и никому, - говорит он твердо.

Писец! Я знаю Эдика с четырнадцати лет. И если он говорит спокойно и смотрит тебе в глаза, то не врет!

Блядь! Да что же это такое!

- Маму и Адама похитили, - выдавливаю из себя и сама тянусь к кружке с алкоголем.

Делаю еще один глоток. И снова терпкий, отдающий клопами напиток, обжигает горло, но проясняет мысли. По крайней мере, мне так кажется.

- Твою ж мать… - Эдик забирает у меня остатки коньяка и залпом допивает.

Он уже почти пять лет в завязке. С того самого раза…

- Кто? – выдыхает зло.

- Не знаю, - смотрю себе под ноги.

- Что они хотят?

- Чтобы я поехала в Москву и устроилась на работу.

- На хрена?

- Не знаю, - качаю головой. – Но если не сделаю, они убьют…

- Не реви, - строго, но не грубо обрывает меня отчим. – В полицию звонила?

- Нет, - всхлипываю. – Они запретили, сказали…

- Что если позвонишь, то убьют Машу и Адамчика… - заканчивает он за меня.

- Собирайся! – командует строго.

- Куда?

- Отвезу тебя на вокзал, - он быстро встает и достает со шкафа дорожную сумку.

Заворожено наблюдаю за полетом потревоженных пылинок.

- Я не…

«Не поеду» - хочу сказать, но слова застревают в горле.

Какой у меня выбор?

Отчим деловито открывает шкаф, оборачивается на меня, долго смотрит, а затем сметает содержимое полок на диван. Могу только наблюдать за ним. Он копается в моем шматье, что-то отбрасывает в сторону, что-то закидывает в сумку.

Быстрым дерганным шагом он подходит к моему комоду.

Выдвигает верхний ящик и замирает. Там вещи Адама.

Он вынимает маечку и сжимает в кулаке. Всхлипывает.

Поднимаю на него взгляд.

- Эдик? – зову отчима.

Он не двигается. Его покатые плечи опускаются, горбатая спина выгибается дугой. Голова опускается так низко, что мне практически не видно ее.

- Эдик? – подхожу и кладу ладонь на спину отчиму.

- За что, Насть? – хрипит он. – За что нам все это?

Никогда не видела его таким!

Он закидывает мне руку на плечи и прижимает к себе.

Он зарывается лицом в мои волосы и протяжно завывает. Чувствую, как мне на щеку капает жгучая чужая слеза.

Несмело поднимаю руки и кладу ему на спину. Глаза жжет от собственных слез.

Так мы и стоим посередине моей с сыном комнаты, рыдая в обнимку.

Всего один раз я видела Эдика в подобном состоянии, когда маме поставили страшный диагноз практически без шансов на жизнь. Тогда он тоже плакал вместе со мной.

Мы с ним достали деньги. Усмехаюсь. МЫ… Я их заработала. Эдик лишь нашел мне «работу»!