Ветра не было. Погода стояла ясная, солнце светило мягко, скользило по деревьям, едва касаясь, словно отдавало приветственный поцелуй в щеку.

– Начинай! – попросил он.

Катя остановилась.

– Ты думаешь, это так легко? – И тут же осеклась. – Простите.

Он похлопал ее по руке.

– Ничего-ничего, так мне нравится больше. Говори мне «ты». Твое «вы» делает меня глубоким стариком.

Она молчала.

– Ладно, дорогая трусиха, тогда начну я, если что-то не так, ты меня поправишь. Договорились?

Она кивнула, опустив глаза, девушка боялась слез, которые могли появиться в любой момент.

Два небольших пруда были разделены песчаной дорожкой, вдоль берегов стояли скамейки; сидевшие на них люди наслаждались последними лучами осеннего солнца.

– Думаю, что нам следует уединиться, – предложил он.

– Как скажете, – откликнулась Катя, сейчас она снова надела темные очки, ей нравилось выстраивать между собой и людьми непроницаемую стену. Темные очки – это была безопасность, укрытие и покой.

Дорожка закончилась тротуаром, за ним мелькнула серебристой прорезью вода, и еще один пруд вскоре вырос перед ними – уже начинающий высыхать, утки рассекали воду, как ласточки воздух перед грозой. Вблизи вода была синей со стальным оттенком, словно лед, а сильные кряжистые деревья клонились к воде, казалось, еще немного, и они сольются с ней.

– Красиво-то как! – вполголоса сказал он. – С годами природа радует больше всего… В ней есть нечто величественное в отличие от людей, которые мельтешат и стряпают свои делишки, не думая ни о ком и ни о чем. Кроме самих себя. Да и о себе-то порой не думают.

Она откликнулась не сразу, завороженно смотря на воду, уток и ржавую позолоту, рассыпанную вокруг.

Девушка снова сняла очки и потерла виски.

– Была бы тут лавочка.

– Зато сзади нас есть пенек, вполне пригодный для двоих.

Они сели боком друг к другу, и у Кати возникло искушение прижаться к этому мужчине, ощутить его силу и поддержку. Он был другом ее отца…

– Тебе нелегко начать, и поэтому я возьму это на себя.

Теперь она смотрела не на воду, а прямо себе под ноги.

– Тебя смущает все.

Она кивнула и смотрела на него прямо, не отводя глаз.

– Смущает смерть отца, в которой больше вопросов, чем ответов.

Она кивнула и поспешно нацепила очки, чтобы спрятать выступившие слезы.

– Да… – ее голос звучал странно и отрешенно. – Почему он выпал из окна?

Возникла пауза.

– Почему ты молчишь, дорогая? – С тревогой спросил он, дотрагиваясь до ее плеча.

– Я думаю, как лучше приступить к этой разгадке.

– Но стоит ли… Может быть, лучше никого не тревожить?

Она посмотрела на него, и в глазах полыхнуло яростное пламя.

– Н-нет, – и Катя тряхнула головой. – Нет! Я не могу это оставить, если бы даже и хотела. Он мне снится, – добавила она уже тише. – С некоторых пор снится почти каждую ночь, он не находит себе покоя там… – подняла она глаза вверх. – И просит меня разобраться во всем этом, иначе он так и будет между небом и землей.

– Он давно уже нашел покой.

– Отец не приходил бы ко мне просто так. Я записывала эти сны в дневник. Хочешь прочитаю?

И, не дожидаясь ответа, провела пальцем по экрану дисплея.

– А где дневник? – не понял мужчина.

– Он здесь в электронном виде. Я перенесла страницы сюда, чтобы он был под рукой в любое время.

Про себя ее собеседник усмехнулся.

Как изменились времена. При слове «дневник» в воображении обычно возникала распухшая тетрадь, исписанная неровным от волнения почерком, а сейчас вместо тетради – электронный вариант.

«Сегодня я проснулась с легким чувством недоумения. Сон был таким ярким, что просыпаться не хотелось, но, проснувшись, я поняла, что сон – как вещий знак. Или символ перемен, которые неизбежны и сопротивляться им бесполезно. Мне снился отец – исхудавший, в каком-то странном пространстве, напоминающем не то пустыню, не то марсианский пейзаж. Он смотрел не на меня, а сквозь меня. И это пугало, хотелось поймать его взгляд, увидеть радость или восторг от встречи со мной, но я была с ним и в то же время – бесконечно далеко и от него, от этого пейзажа, выглядевшего, как рамка для чьих-то смутных воспоминаний…»