Увох опустился на нее, как опускается простыня на кровать, когда ее застилают в четыре руки – медленно, раздувшись парусом. Обхватил так, словно крепко запеленал. И через считанные мгновения вновь поднялся вверх. И улетел так же беззвучно, как появился. Нырнул в овраг и растворился в его серых стенах.

А телега осталась стоять на месте. Без лошадей и без пассажиров.

– Не смотри, не надо, – Волюшка, накрыла мне ладонью глаза, но я успела заметить, что все в телеге сделалось красным, даже смятые страшной силой дуги, на которые еще минуту назад был натянут полог.

Меня охватило такое оцепенение, что я горазда была лишь дышать. Я не пыталась осмыслить, а тем более оценить то, что происходит вокруг. Плач и крики сделались размытыми и доносились как из–под толщи воды.

Шаманта слезла со своей телеги и направилась к нам. Шла она, будто пьяная, путалась в собственных длинных ногах.

– Ферд так и не вернулся?

Волюшка покачала головой.

– Это была та повозка, куда он ушел пить, – произнесла она и заплакала. – И откуда этот увох только взялся? Говорили же, что всех извели!

– Видела, какой он большой? – Шаманта вытерла уголком платка глаза. – Матерый. Такие только три года назад встречались. Я помню, сказывали, как один из них целый храм накрыл, а там было не менее сотни прихожан. Никто не спасся. Зря герцог большой отряд обережников в Зохан отправил, – рыжая кухарка забралась к нам на скамью. Мы потеснились. – Оставшиеся, видишь, не справились.

– Да кто ж знал?

Запахло дымом. Мы все трое обернулись. Подвергшаяся нападению телега ярко горела. Ее подожгли.

– Мир их праху, – произнесла Волюшка.

Все вокруг двигалось. Обозные кричали и куда–то бежали. Кто в страхе к голове армии, а кто–то назад к мосту, помогать отставшим.

– Что–то я не понял, почему все рыдают? – рядом появился пьяный в стельку Ферд. Он чертыхался, пытаясь завязать тесемку на штанах. – И зачем подожгли телегу?

От истопника так пахло бражкой, что закралось опасение, как бы он сам не загорелся от кружащихся в воздухе искр.

– Дурак! – Шаманта стегнула его своим платком. – Где ты был?

– Так это… Я волшебный шлем примерял. Его еще вчера Гоната у Свистуна за долги забрала. Обещала вернуть, как только тот расплатится, – истопник обернулся назад. Гоната стояла в окружении подруг, а на голове ее сиял… мой велосипедный шлем! – А потом мы перебрались в пустую повозку, у прачек было шумно, туда человек десять набилось. Так и уснули в ней…

– Видать, и в самом деле волшебный, – вздохнула Волюшка, рассматривая пластиковый шлем. – Вас с Гонатой уберег от увоха. Той повозки теперь нет, как и прачек, что в ней сидели.

Ферда стошнило. Он убежал за телегу и долго там кашлял.

Застрявшую телегу так и бросили на мосту. Люди, что не смогли проехать, распрягли лошадей, похватали свой скарб и перебрались в повозки, успевшие миновать опасное место. Опасаясь, что тварь вернется, черные рыцари не разошлись, продолжали следовать вдоль обоза. Соседство обережника теперь, когда он не светился голубы сиянием, не беспокоило.

Всю оставшуюся дорогу мы ехали молча. Пришло осознание, насколько ничтожен человек перед тварью, вздумавшей насытиться. Все тревожно шарили глазами по небу или оборачивались туда, где еще виднелись брошенные телеги.

10. Глава 10

К вечеру мы остановились в селении, раскинувшемся у подножия гор. Как выяснилось, впереди армию ждал трудный подъем и перевал.

Возможность умыться в ледяной речушке немного подняла настроение, которое еще больше укрепилось, когда разнеслись приятные для голодного человека запахи: из–под котлов потянуло дымком, густо пахнуло рубленной зеленью и растопленным на огне жиром. Все невольно поглядывали в ту сторону, где рубилось мясо, чистились горы овощей, мылись в огромных тазах злаковые и ощипывались невесть откуда взявшиеся гуси. Активная работа походной кухни не могла не сказаться на самочувствии переживших недавний кошмар: уныние сменилось лихорадочной оживленностью. Живое – живым.