Он обмякает, и последний вздох покидает его никчемное тело. И после этого ко мне приходит должное облегчение, словно солнечный свет пробивается сквозь густые тучи, окутывающие мое сознание. Все тяжести, которые сдавливали грудь, словно тиски, распадаются на тысячи мелких кусочков. Я смотрю на него, и в сердце нежно трепещет тихая радость.

Свист Нико раздается за моей спиной:

– Он выглядит дерьмовей, чем я представлял. Что мне с ним теперь делать? – Его ботинок соприкасается с тем, что осталось от Бессона.

– Ты не переживаешь за свои дорогущие итальянские ботинки? Кровь сильно въедается в кожу. – Я пытаюсь перевести дыхание после всего произошедшего.

– Кровь ощущается также сладко как мед, – спокойно отвечает друг.

– Ты больной.

– Слышу это от человека, который зверски убил мужика, который хотел просто хорошо потрахаться.

– Закрой рот! – сплевываю слюну в лужу крови, которая медленно подтекает к ботинкам. – Я еду домой. Разберись с этим.

Нико тяжело вздыхает и начинает расправлять черный пакет для трупов. Я не остаюсь, чтобы посмотреть, как останки этого дерьма будут сгребать с пола. Раз проблема решена, мне нужно проверить Джейн. Очень надеюсь, что она сохранила здравый рассудок. Если девушка впадет в отчаяние, то я верну этого ублюдка с того света и убью снова. Более изощренным и болезненным образом.

Никому не позволено портить то, что по праву принадлежит мне.

В квартире царит кромешная тьма, на секунду я ловлю себя на мысли, что Джейн не приехала домой. Глаза постепенно привыкают к темноте, и я делаю несколько шагов вперед. Под моими ногами раздается странный звенящий звук, и мне хочется понять, что его издало. Чертова темнота. Наклонившись, я поднимаю предмет и по ощущению понимаю, что это туфли. Из меня вылетает облегченный вздох.

Она дома.

Я совершенно не знаю Джейн и не могу заранее определить какая у нее будет реакция на ту или иную ситуацию. Но то, что она не закрылась в туалете, как в прошлый раз, дает мне некую надежду на то, что она в порядке. Тихо проходя в гостиную, зажигаю одинокий напольный светильник. Пробивающиеся лучи через причудливую ткань создают зловещий полумрак. Оглядывая гостиную, совмещенную с кухней, мое внимание привлекают листы бумаги, разложенные на столе. Тихо пробираясь по древесине, я стараюсь ступать как можно тише, чтобы не выдавать своего присутствия. Наклонившись над столом, пытаюсь понять, что на них изображено. Толстые хаотичные линии делят белый шершавый лист на несколько частей. Каждая линия, проведенная с явным напором, не подчиняется никакой логике, запутывается и переплетается с другими, создавая причудливый, агрессивный узор. Отодвигая пальцем один, я вижу и второй с такими же несуразными и агрессивными линиями, а потом еще и еще. Джейн явно хотела что-то нарисовать, но все вышло из-под контроля.

И я собираюсь сделать то, что не должен.

Сердце колотится, как бешеное. Я оказываюсь перед дверью спальни, готовый нарушить условную границу, которую сам же и установил. Необходимость убедиться в благополучии Джейн перевешивает все опасения. Мысль о том, что моя невеста, моя будущая жена, может оказаться в психиатрической клинике, просто невыносима. Осознание этого, как холодный лед, пронзило меня насквозь, заставив забыть о всякой осторожности.

Язычок повернулся в замке с едва слышным щелчком, словно сопровождаемый шепотом собственной совести. Я медленно приоткрыл дверь, стараясь не издавать ни звука. Комната погрузилась во тьму, и лишь призрачный лунный свет, пробиваясь сквозь почти невесомый тюль, вырисовывая на полу причудливые узоры. Воздух был прохладен, с легким ароматом лаванды. Я замер, привыкая к полумраку, прислушиваясь к каждому шороху. Вначале я ничего не слышал, лишь собственное дыхание, отдающееся в ушах гулом.