– Она вернет вам ваши выстрелы!

– Совершенно верно. Но зачем эта война? К чему кровь с обеих сторон? Зачем мечтать о прошлом, которое все равно никогда не вернется, которое не может вернуться? Разве недостаточно того, что вы нас мучили и эксплуатировали в течение пятнадцати столетий? Разве мы хотим прижать вас в свою очередь? Нет, нет, тысячу раз нет! Свобода досталась нам слишком дорого, мы ценим ее очень высоко и не станем отнимать ее у других. Но что делать? Вы обращаетесь за помощью к чужим государствам, вы возбуждаете гражданские войны, вы постоянно производите нападки на революции, вы тесно сблизились с духовенством – все это волнует и возбуждает нас. К чему это? Разве человечество шло когда-либо назад? Вы можете наделать, сударь, много зла, но что касается божественного права и ваших привилегий, то песенка их спета. Будущее принадлежит демократии!

Голос Лебрена и его манера говорить сильно подействовали на Плуернеля. Он не был побежден, но слова противника поколебали его. Врожденная расовая гордость боролась в нем с желанием сказать торговцу, что тот, во всяком случае, встретит в нем великодушного врага.

В эту минуту дверь с шумом отворилась, и вошедший капитан торопливо сказал полковнику:

– Простите, полковник, что врываюсь так бесцеремонно, но сейчас получен приказ по полку сесть на лошадей и быть готовыми к сражению, ожидая во дворе казарм приказаний.

Лебрен собирался покинуть комнату, но Плуернель сказал ему:

– Дела принимают такой оборот, что, принимая во внимание ваш образ мыслей, очень возможно, что я буду иметь честь встретить вас, сударь, завтра же на баррикадах.

– Я не знаю, что будет, сударь, но я не боюсь и ничего не имею против такой встречи. Я полагаю, что лучше отложить пока дело о поставке товара, – прибавил он с улыбкой.

– Я с вами согласен, – ответил полковник, принужденно кланяясь.

Во время предыдущего разговора Лебрена с Плуернелем жена и дочь торговца, по обыкновению, сидели в магазине. Госпожа Лебрен проверяла счетные книги. Это была высокая женщина сорока лет. В ее видной фигуре сохранились следы былой красоты. В чертах лица ее и во всех движениях проглядывали спокойствие и твердость характера, напоминавшие древних галльских женщин. Ее дочь, Велледа Лебрен, сидела рядом с ней, занимаясь шитьем. Кто видел ее в первый раз, того поражала ее дивная красота, гордая и задумчивая. Трудно было представить себе что-либо прелестнее ее голубых глаз, ослепительного цвета лица и каштановых волос, отливающих местами золотом. Высокая, сильная и стройная, она действительно походила на ту знаменитую Велледу, древнюю героиню галлов, в память которой отец и дал ей имя.

В то время как мать и дочь мирно занимались своими делами, знакомый нам Жильдас Паку стоял в сильном волнении на пороге двери. В данную минуту его занимало сделанное им открытие, что улица Сен-Дени и сам дом Лебренов вовсе не походят на мирные и тихие места, какие он ожидал найти со слов своей матери.

Вдруг Жильдас обернулся к хозяйкам и взволнованно проговорил:

– Сударыня, сударыня, вы слышите?

– Что такое, Жильдас? – спросила хозяйка, продолжая спокойно писать.

– Но, сударыня, бьет барабан! А теперь… Бог мой! Вот бегут люди!

– Ну что же, Жильдас, пускай бегут.

– Это сигнал сбора войска, – сказала Велледа, прислушавшись с минуту. – Верно, боятся, чтобы не усилилось волнение, которое началось еще вчера.

– Жаника, – сказала хозяйка служанке, – надо приготовить мундир барина. Может быть, он спросит его, когда вернется домой.