И первым в ряду писателей, поставивших самый сюрреалистический эксперимент, был именно Гоголь.
Ведь как же реагирует майор Ковалев на свою беду? А вот как:
«– Конечно, я… впрочем, я майор (выделение всюду мое. – М.К.). Мне без носа ходить как-то неприлично. Какой-нибудь торговке, которая продает на Воскресенском мосту очищенные апельсины, можно сидеть без носа; но, имея в виду получить… притом будучи во многих домах знаком с дамами: Чехтарева, статская советница, и другие…»
Вот где сюрреалистическое безумие!
Оказывается, без носа не получить ни чина, ни ордена.
Без носа нельзя к статской советнице. (Гениальность Гоголя столь велика, что, я думаю, последующие столетия развития литературы поставят Гоголя на место, где сегодня такие титаны, как Шекспир, Данте и Гете. Мне думается, литературный мир еще не полностью дорос до безмерной глубины этого космического гения.)
Я хочу процитировать еще несколько строчек, которые – уже подлинный язык самой современной литературы.
А еще лучше сказать – литературы будущего.
Строки эти – в окончании повести «Нос»:
«Вот какая история случилась в северной столице нашего обширного государства! Теперь только, по соображении всего, видим, что в ней есть много неправдоподобного. Не говоря уже о том, что точно странно сверхъестественное отделение носа и появленье его в разных местах в виде статского советника, – как Ковалев не смекнул, что нельзя через газетную экспедицию объявлять о носе? Я здесь не в том смысле говорю, чтобы мне казалось дорого заплатить за объявление; это вздор, и я совсем не из числа корыстолюбивых людей. Но неприлично, неловко, нехорошо! И опять тоже – как нос очутился в печеном хлебе и как сам Иван Яковлевич?., нет, этого я никак не понимаю, решительно не понимаю! Но что страннее, что непонятнее всего, – это то, как авторы могут брать подобные сюжеты. Признаюсь, это уж совсем непостижимо, это точно… нет, нет, совсем не понимаю. Во-первых, пользы отечеству решительно никакой; во-вторых… но и во-вторых тоже нет пользы. Просто я не знаю, что это…
А, однако же, при всем том, хотя, конечно, можно допустить и то, и другое, и третье, может даже… ну да и где же не бывает несообразностей?.. А все, однако же, как поразмыслишь, во всем этом, право, есть что-то. Кто что ни говори, а подобные присшествия бывают на свете, – редко, но бывают».
Почему я выделил эти строки как образец величайшей литературы, да еще литературы будущего?
Я сейчас задам вам, дорогие читатели, только один вопрос.
И прежде, чем читать далее, попробуйте на него ответить.
Итак:
кто все это произносит?
Перечитайте, пожалуйста, если нужно, еще несколько раз и, не переворачивая страницы, произнесите (лучше вслух).
Произнесли? Теперь переверните страницу и давайте порассуждаем.
Уверен, что большинство из вас произнесли следующее:
Автор или Гоголь.
А вот и нет!
То есть, и да и нет.
ДА в том смысле, что и автор тоже кое-что говорит.
Но только меньшую часть.
Еще один вопрос:
как вы думаете, кто, кроме Гоголя, участвует в заключительном размышлении? И сколько их, этих участников?
Задал вопрос и подумал, что на него и я вряд ли сразу смогу ответить. Во всяком случае, на вопрос, сколько рассуждающих.
А впрочем, попробуем посчитать:
«Вот ведь какая история случилась в северной столице нашего обширного государства!»
Может быть, это говорит Гоголь? Здесь, скорее всего, он и закончил свой рассказ?
Хотя для Гоголя, да и в контексте всего рассказа, эта фраза звучит чересчур иронично.
Словно написана в другом стиле. Уж больно не вяжется история о пропавшем носе с высоким стилем «северной столицы… обширного государства».