Я судорожно втянула в себя воздух. Было так сложно просто держаться на подгибающихся ногах, но ради Ромки стоило быть сильной…
Тем более, что еще ничего было до конца неясно.
И вместе с тем - в глубине души мне было ясно уже все.
- Все нормально, - ответила, мучительно растягивая непослушные, потрескавшиеся от этого усилия, губы, в дрожащей улыбке. - Просто по работе… замучили.
- Да у вас вечно на работе фигня какая-то, - проворчал Рома. - Но такой я тебя еще не видел.
Я невольно хмыкнула. До этого момента мне казалось, что удается хоть как-то держать лицо… но, видимо, я заблуждалась.
- Сегодня особенно… тяжелый день, - ответила сыну и практически при этом не соврала.
Худший день в моей жизни.
- Пойдем домой, - предложила, беря его за руку.
Короткое слово «домой», вырвавшееся из собственных уст, больно ударило по нервам. А был ли он у нас, этот дом?.. Или все то, во что я вложила столько сил, любви и, наконец, денег, мне не принадлежало ни на метр?..
- Ну… ладно, - откликнулся Ромка, явно недовольный моим объяснением.
Мы вышли на улицу. Дороги были засыпаны недавно выпавшим снегом, и сейчас еще мягкими хлопьями опускавшимся на обледеневшую землю. С каждым выдохом изо рта вырвалось облако пара, растворяясь в стылом декабрьском воздухе. Мерзли руки, щеки, мерзла… душа. Леденела от понимания, что мир треснул напополам и ничего уже не будет так, как прежде.
- Мам, а чего чемодан не собран? - поинтересовался Ромка, когда мы вошли в квартиру.
Я следом за ним взглянула на все еще распластанный на полу чемодан, который собирала словно бы еще в иной, уже непринадлежащей мне, жизни…
- Ром, мы, наверно, никуда не поедем. Возникли некоторые проблемы…
- Ну как так-то? - протянул сын разочарованно.
- Слушай, как папа придет - мы с ним все обсудим и будет видно.
Я вдруг поняла, что если все то, что сказала мне эта Инга - правда, то у меня вскоре не будет даже работы. Не будет вообще ничего…
- И ужина нет? - донеслось с кухни, куда сын прошлепал в первую очередь.
- Прости, Ром, я… не успела. Закажу пиццу, пойдет?
- Годится.
С трудом заставляя себя сосредочиться на меню пиццерии, я покидала в корзину все, что обычно любил сын. И настал самый страшный момент: ожидание…
С каждой минутой, приближающей обычное время возвращения с работы Якова, сердце в груди билось все тяжелее, надрывнее, тревожнее…
Я не могла сосредочиться ни на чем. Понимание, что следующий час решит буквально всю мою жизнь, давило и дестабилизировало…
И вот наконец - звук поворачиваемого в замке ключа.
Я не вышла ему навстречу. Пытаясь просто дышать, просто жить, мраморной статуей застыла посреди кухни, дожидаясь, когда он подойдет сам…
- Кариш, а что у нас за бардак творится? - поинтересовался муж, проходя в кухню и кивая в сторону прихожей. - И ужин не готов… - добавил следом, кинув взгляд на холодную, пустую плиту.
Я сама поразилась тому спокойствию, с которым прозвучал мой голос, когда парировала:
- Действительно, что за бардак у нас творится, Яков?
Он взглянул мне в лицо и красивые черты исказила тревога… за которой стояло нечто большее. Чувство вины?..
Мои призрачные надежды, что все неправда, что всему есть разумное объяснение, стремительно таяли при виде того, как он отводит в сторону глаза…
- Покажи мне свой паспорт, - потребовала холодно, хотя внутренности охватил адский пожар.
- Что? - переспросил он удивленно. - Зачем, Кариш?
- Покажи мне свой чертов паспорт!
Крик ударил по стенам кухни, отскочил от них, взметнувшись к потолку и перейдя в дрожащее крещендо…
Яков вздрогнул.