Дора вела с ним длительные политические дискуссии, все больше и больше раскрываясь перед ним, и совершенно незаметно для нее проговорилась о некоторых своих товарищах и известном ей канале связей с заграницей, через который получала корреспонденцию и литературу в Киеве семья Ульяновых. „Конечно, – твердил Доре жандарм, – если вы откажитесь нам помогать, имеющихся у нас материалов более чем достаточно для отправки вас в ссылку в очень далекие края и вечного наблюдения за вами как неблагонадежным элементом. Вся ваша последующая жизнь будет проходить под нашим контролем. В случае согласия сотрудничать с нами вы нашему делу принесете пользу, и государству Российскому окажете помощь. Подумайте, у вас еще есть время и выбор, мы вас не торопим. Конспирация гарантирована. Ну, а если вы откажетесь, – заключил вежливый подполковник, – мы будем вынуждены предать вас суду, который в лучшем случае определит вам ссылку в Сибирь. И тогда я вам уже не смогу помочь“»[207].

И Дора сдалась. Она уже встречалась с революционерами-каторжанами, ссыльными. Слушала их рассказы. И ей очень не хотелось, такой молодой, нежной, еще не любившей, еще не жившей по-настоящему и так любящей своих родителей, очутиться в ссылке. «Хорошо, – ответила она подполковнику, – я согласна, но при одном условии. Кроме полной и гарантированной конспирации я хочу, чтобы не пострадали семья Ульяновых и сам Владимир Ульянов. Я действительно нахожусь на линии связи поступающей из-за границы нашей литературы. И буду показывать ее вам для ознакомления, изучения, снятия копии с переписки. Коли вы конфискуете хоть одну почту, я прекращу с вами работать и буду готова идти на каторгу. И последнее – я хочу, чтобы со мной работали только вы. Лично».

И действительно, подполковник выполнил все ее требования – семья Ульяновых, с которой встречалась Дора в то время, не пострадала. Охранка знала содержание почты, проходившей через Дору, и ни разу не конфисковала ее. Этот наверняка незаурядный и талантливый жандарм работал с Дорой до 1917 г.

Отвечая на вопросы следователя, Соловейчик подчеркнула: «Нашему вождю я никакого вреда не причинила, а вот многих наших товарищей-большевиков из-под удара вывела, помогла им избежать ареста или других неприятностей. В этом помог мне мой руководитель в охранке. Фамилия его мне не известна…»[208]

Знакомившийся с ее делом Г. З. Санников отмечал, что показания Доры запомнились ему на всю жизнь. Она писала: «Если бы я родилась мужчиной, то стала бы обязательно летчиком-истребителем. Я всегда любила острые ощущения, я не могла жить без них. Да, я авантюристка, но это как наркотик, как кокаин, который я нюхала во время Гражданской войны, сильнее наркотика… – чувствовать остроту жизни… Я знаю, меня расстреляют как троцкистку… Я не отрицаю свою принадлежность к великим идеям великого революционера нашей эпохи Троцкого… Когда меня вербовала охранка, я просто была слишком молодой и очень хотела жить. Должна заявить, что вербовавший меня жандарм выполнил все мои условия – он ни разу не задержал никого из семьи Ульяновых, ни разу не конфисковал зарубежную революционную почту, ни разу не арестовали одного связника, знавшего меня. Он очень ценил меня и по моей просьбе неоднократно буквально отводил от ареста моих хороших друзей-подпольщиков. Когда мы с ним расстались в 1918 г., он сказал: „Дорочка! Нас не должна мучить совесть, мы оба выполнили свой долг, мы оба служили великой России. Будьте спокойны, ваши друзья-большевики в архивах следов о нашей работе не найдут. Я об этом позаботился“. Больше с ним не встречалась, наверное, погиб в Гражданскую».