Знакомство его с князем Черкасским, секретным сотрудником полиции, давало возможность охранке контролировать действия вновь завербованного сотрудника. Впоследствии Рачковский сделал блестящую карьеру: он возглавил заграничную агентуру, а затем политический отдел ДП.

П. И. Рачковский

Зубатов дал согласие сотрудничать после вызова в Московское охранное отделение. Во время встречи начальник охранки Н. С. Бердяев рассказал ему о роли библиотеки Михиных для осуществления революционных связей. Библиотека находилась в ведении тестя Зубатова. Сюда приходила масса молодежи, среди которой были народовольцы, в том числе и нелегальные. Бердяев обвинил Зубатова в участии в революционном движении. Зубатов стал доказывать, что революционным целям он не сочувствовал и не знал, что библиотека использовалась для конспиративных встреч. Он был «глубоко возмущен тем пятном, которое, помимо его желания, налагала на него партия», а «потому был рад случаю снять раз и навсегда сомнение в своей политической неблагонадежности»[136].

Под псевдонимами «Сергеев» и «Лебедев» Зубатов начал работу среди московских народовольцев.

Во время дознания по делу киевских социал-демократов в сети ГЖУ попал П. Руденко. Ротмистр Ерундаков, проводивший дознание, выяснил, что юноша влюблен. Он достал фотографию девушки, путем шантажа добыл показания и склонил Руденко к сотрудничеству. Впоследствии за свое падение Руденко отомстил начальнику киевской охранки А. И. Спиридовичу, тяжело ранив его.

«Смертник» С. Ушерович вспоминал, что, для того чтобы сломить дух арестованных, их нередко помещали в смежные камеры с ожидающими казни[137]. Это был явный прием психологической обработки, которая все чаще стала применяться полицией.

Не все приговоренные к смерти могли выдержать и владеть собой в мучительном ожидании смерти. Более стойкие смертники – политические – поддерживали и утешали смертников из уголовных или более слабых из политических. Отчаянные мольбы и слезы простодушных крестьян-аграрников и бьющиеся в истерике уголовные так влияли на окружающих заключенных, что многие не только лишались сна, но теряли рассудок, сходили с ума[138].

Так, не выдержав условий заключения, свои услуги полиции предложил один из убийц Судейкина Стародворский, но его предложение было отклонено.

Для «обработки» политических заключенных через тюремную агентуру – «лягавых» – в камере создавался определенный «микроклимат». После такой обработки в камеру приходил жандарм и обещал «покровительство» в обмен на предательство или сотрудничество.

Желаемой категорией для вербовки были «откровенники». Опасаясь разоблачения своего предательства, они всеми силами стремились заслужить доверие и предавали своих товарищей. Однако откровенные показания и оговоры Рысакова своих товарищей, предложение сотрудничать не спасли его от эшафота[139].

Среди малосознательных рабочих имела место месть. Спиридович вспоминал: «повздорит с товарищем в кружке, обидится на что-либо и идет к жандармскому офицеру. Один такой сознательный бундовец раз явился ко мне, притащил кипу прокламаций и рассказал, в конце концов, что не более двух месяцев разносит по району литературу, что ему обещали купить калоши, но не купили. Пусть же знают теперь! Озлобленность его на обман с калошами была так велика, что я, прежде всего, подарил ему именно резиновые калоши. И проваливал же он потом своих товарищей, проваливал с каким-то остервенением. Вот что наделали калоши!»[140]

Подходящей категорией для вербовки считались бежавшие из мест высылки и направляемые в ссылку.