Фыркаю с отвращением. И с кем я только связалась?

— Бонусов? Думаешь, деньги — это главное для меня? — повышаю голос, обида говорит за меня.

— Тогда предложи мне свой вариант, — равнодушно бросает.

Да засунь себе эти деньги знаешь куда....

Я готова исколотить его до полусмерти. Руки так и чешутся, но вместо рукоприкладства я даю себе установку успокоиться и больше никогда не позволять воспоминаниям затмить мою голову. Я не имею права проявлять слабость перед человеком, который во избежание осуждения своего папочки, решился пойти на такой подлый обман.

Трус!

— Извини, мне надо отыскать Алису! — буркнув, выбираюсь из машины.

Я нарочно хлопаю дверью, а она, зараза, не хлопается из-за доводчиков.

Тогда я шустро проскальзываю в ту дверь, куда убежала моя дочь, а вот ею хлопнуть уже удается. Да так, что штукатурка с потолка сыплется.

Я тебе устрою...

— Алис, дочь, ты где?

 — Мамочка, я тут! Иди скорей ко мне! — звонко отзывается Алиса на мой клич.

Я следую на звук ее задорного смеха. Медленно поднимаюсь по стеклянной лестнице. Каждый мой шаг аккуратен и сосредоточен, как если бы я ступала не на сверхпрочное стекло, а на тонкий лед, грозящийся треснуть под моим весом. 

С разинутым ртом я прохожу вдоль панорамного остекления, откуда открывается завораживающий вид на задний двор необъятных размеров. 

Кое-как заставляю себя отлипнуть от окон, от разглядывания кристально чистой глади бассейна и не совсем соответствующего общему антуражу купольного домика, спрятавшегося от палящего солнца под раскидистой сосной. 

Дойдя до коридора с развилкой, я сворачиваю влево и нахожу дочь в самой дальней спальне. Она оформлена в спокойных серых тонах и дополнена африканскими элементами в виде различных побрякушек и украшений интерьера. 

Алиса на лету скидывает с себя босоножки, взбирается на кровать и принимается скакать на ней чуть ли не до потолка, приняв постель за батут. Она резвится, разбрасывая декоративные подушки по полу.

— Я выбрала. Я хочу жить здесь! Мам, можно? — хлопает глазками, падает на коленки и складывает ладошки в молитвенном жесте.

— Не знаю, надо спросить у Влад-и-и-ислава Марковича.

Алиска звездочкой плюхается на кровать, в какую спокойно может вместиться еще с дюжину таких же, как она. 

Кровать просторная. Просто гигантская.

Как на такой вообще можно уснуть? Мне, привыкшей спать в полуторке у стеночки, многовато будет.

— Ой, а что это такое? — интересуется Алиса, в складках белоснежного одеяла обнаружив кроваво-красное пятно.

Она разглядывает красную тряпку тореадора, поднимает ее над своей головой. Вертит так и сяк и ничего не понимает.

Я, если честно, тоже. 

Алиса пальчиками растягивает за края кружевную вещицу со свисающими с нее резинками, расправляет ее. Хмыкает, склоняет голову влево вправо.

И тут до меня доходит. По темечку как шандарахнет!

Ох, елки-моталки. Стыд и срам!

Теперь понятно, для чего нужна такая огромная кровать.

Как в зад ужаленная я несусь к дочери. С утробным ревом вырываю из ее рук чьи-то трусы с подтяжками и с отверстием в самом нескромном месте.

Сминаю бесстыдную вещь в кулаке. Вытянувшись струной, за спиной у себя прячу.

Почти уверена, что с ног до самых корней волос я окрасилась в такой же пунцовый цвет, что и эти развратные труселя.

— Это лучше не трогать! — строго проговариваю, заикаясь. Отбрасываю трусы. Лягнув их ногой, задвигаю под кровать с глаз долой. — Лучше вообще здесь ничего не трогать! Не прикасайся ни к чему, а то мало ли...

"...на что здесь еще можно наткнуться, помимо ношенных женских трусов. Тут поможет только дезинфекция", — мысленно добавляю я, озираясь по сторонам в поисках других штучек-дрючек, каких моей дочери лучше не видеть... минимум до ее совершеннолетия.