Вообще, обстановка в особняке Хакимова красивая, но уж очень холостяцкая. Если диван, то дорогой, но без всякого пледа или подушки. Если журнальный столик то без единой пылинки, и пустой. Здесь вся мебель по предназначению без дополнительных элементов уюта. Для меня, любительницы собирать все от напольных ваз моей прабабушки до фигурок из Киндеров Златы, дом Хакимова кажется пустоватым.

Спустя минут пять Арман возвращается ко мне, держа в одной руке бутылку игристого, а в другой бокалы.

Удивленно приподнимаю брови, но молчу и наблюдаю, как мужчина разливает напиток по фужерам.

Абсолютно спокойно усаживается близко со мной, не лапает, но умещает руку на спинку дивана за моими плечами.

— Вода в холодильнике закончилась.

— Бывает, — притворяюсь, что поверила, и вижу, как Хакимов берется за тонкую ножку бокала и подносит его мне.

— Если честно, я не сторонница алкоголя, — забираю напиток, но не делая ни глотка.

— Разве?

Мужчина тоже не пьет. Он хочет сохранить ясность ума и холодный рассудок.

И я, обернувшись к Арману сначала пугаюсь, замечая в блеске его темно-карих глаз нехороший огонь. Но взгляда не отвожу, а продолжаю гореть в нем, проникаюсь, так что чувствую под кожей реальный жар. Я не поддаюсь жесткости, с которой олигарх смотрит на всех. И на меня в том числе.

Мне бы и хотелось шарахнуться, но уже слишком поздно. За всей этой несокрушимой броней лидера я заметила, что на душе Армана все еще лежит камень. Тяжкий груз много лет терзает мужчину, от которого вряд ли Хакимов избавится сейчас, но может облегчить свое состояние известным уже способом.

Он начал думать о нем еще с момента ночного звонка, по дороге в клуб и когда впускал меня к себе в дом.

Быть может, головой Хакимов и забыл меня, но его тело до сих пор помнит, как это случилось у нас раньше. Когда Арман был свободен от всяческих обязательств, и я не требовала ничего взамен, оставаясь с мужчиной на ночь. Но теперь все иначе.

Хакимов инстинктивно чувствует угрозу разоблачения и моргает первым. Хмуро отворачивается, хватает бокал со столика, подносит к губам, но, поразмыслив, ставит его на место.

— Снежный трогал тебя? — спрашивает и настороженно следит, как я снимаю туфельки, высвобождая усталые ноги.

Уже с каким-то материнским терпением я отвечаю Арману:

— Не прикасался ко мне Снежный. Забегая вперед скажу, что и я не проявила к Арсению и капли симпатии. То, что почувствовал Снежный ко мне — это его проблемы, возможно, и твои. Не вмешивайте меня, пожалуйста.

— Считаешь?

— Да, Арман, — легонько дотрагиваюсь его плеча, — это было последнее оправдание, которое ты слышал от меня по поводу Снежного.

Хакимов прищуривается и очень глубоко вдыхает. Тысячи слов жаждут вырваться из его груди, но он сдерживается. Арману есть что сказать. Однако он то ли сомневается, то ли полагает, что это неуместно.

Скоро среда. Наш официальный развод. Ровно в полдень мы встретимся на пороге ЗАГСа и напишем заявление, а после распрощаемся навсегда.

От этой мысли в моей душе бьет ликование и в то же время становится немножко грустно. Я больше никогда не увижусь с идеалом своего мужчины, у которого внешность Хакимова и качества, что я выдумала сама.

Прислоняюсь к спинке дивана, откидываюсь и случайно задеваю головой руку Армана. Соприкасаюсь затылком с его предплечьем, ощущаю тепло, не одергиваюсь и не меняю позы.

Хакимов пару секунд дает мне привыкнуть, а после аккуратно двигает рукой вниз к моим плечам и обнимает.

В какой-то степени я наслаждаюсь этим кратким спокойствием, зыбким мгновеньем, когда Хакимов не орет.