– Ну вот… Так-то лучше, – заметила она через пару минут, внимательно разглядывая лицо в зеркале. Затем, закрыв пудреницу и спрятав ее и зеркальце в сумку, она одарила Энтони заговорщицкой улыбкой, как если бы они только что заключили некий тайный союз. – Надеюсь, вы когда-нибудь простите меня за то, что я выставила себя перед вами совершеннейшей идиоткой?

– Послушайте, – медленно произнес Энтони. – Быть может, вы все-таки расскажете мне, что с вами случилось? Ваши тайны меня не интересуют, но хотелось бы все-таки узнать, что я могу сделать, чтобы помочь вам? Ведь, насколько я понял, ваши дела, как ни крути, находятся сейчас далеко не в блестящем состоянии. Возможно, даже в худшем, нежели я думал ранее…

Энтони сделал паузу и со значением посмотрел на нее. Девушка понимающе кивнула.

– Вы хотите сказать, что глупо что-то делать, не зная проблем, которые могут неожиданно всплыть перед вами… Так? – задумчиво осведомилась она. – Что ж, в этом есть определенный резон, и я, конечно же, вам все расскажу. Я бы и раньше вам все рассказала, просто… – Тут она замолчала, опустилась на колени и, как прежде, устремила взгляд на линию горизонта, где море соединялось с небом.

– Вы не против, если я закурю? – спросил Энтони, доставая трубку.

– Конечно, нет. Мне самой иногда хочется выкурить сигарету. Не беспокойтесь, пожалуйста, – быстро добавила она, заметив, что Энтони начал похлопывать себя по карманам. – Сигареты у меня в сумочке, я курю только этот сорт. – С этими словами она вынула из сумки портсигар, а Энтони, чиркнув спичкой, дал ей прикурить, после чего прикурил сам. Сделав пару глубоких затяжек, девушка тяжело вздохнула.

– Что касается меня, то рассказывать особенно нечего. Четыре месяца назад я жила в Лондоне, без гроша в кармане, и так было почти все время в течение последних семи лет. Мой отец был армейским офицером и погиб во Франции в одна тысяча девятьсот семнадцатом году, когда мне исполнилось пятнадцать лет. От него я получила в наследство двести фунтов. Кроме того, мне регулярно выплачивают пенсию в связи с потерей кормильца, которой может хватить на жизнь, если питаться рисом, запивая его водой. – Она замолчала, словно что-то обдумывая. Потом продолжила: – К сожалению, я отношусь к категории «нежеланных детей», так как отец женился на моей матери не по любви, а в связи с ее беременностью. Своей матери не помню совершенно, так как она умерла, когда я была еще маленьким ребенком. Ее отец подвизался на ниве незаконных спекуляций ценными бумагами и дважды попадал из-за этого в тюрьму. Возможно, по этой причине ему удалось уговорить моего отца – совсем молодого тогда офицера – взять в жены мою мать. Но мой отец показал себя благородным человеком и ни разу даже не намекнул мне, что женился не по любви, а по… хм… необходимости. Так что не подумайте о нем чего дурного. Он был очень милым человеком. А об обстоятельствах этого брака и о том, что я «нежеланный ребенок», мне сообщили другие очень милые люди.

– Послушайте! – воскликнул Энтони, искренне опечаленный ее историей. – Вы вовсе не обязаны рассказывать мне то, что вам неприятно. Я имею в виду…

– А почему бы и нет? – жестко спросила девушка. – Почему, в самом деле, мне не рассказать вам все как есть? Тот полицейский инспектор, что у меня побывал, знал, похоже, все темные пятна моей жизни не хуже меня самой. К тому же не лишено вероятности, что моя неприкрашенная биография появится на страницах всех завтрашних газет.

– Но… – начал было Энтони, потом заерзал на месте и замолчал, не зная, что сказать. Некоторое время в воздухе висела гнетущая тишина.